жалкие смертные жизни. Это все, — бог небрежно махнул рукой, — мощь солнца, какой ее воспринимают смертные. Звучит логично?
— Не очень, — покачал головой Нико.
— Хорошо, тогда думай об этом как о действительно мощной, по-настоящему опасной солнечной машине.
— Можно, я поведу?
— Нет. Ты еще слишком мал.
— А я? А я? — поднял руку Гроувер.
— Мм, — пробормотал Аполлон. — Ты слишком мохнатый.
Он посмотрел на меня как на пустое место и перевел взгляд на Талию.
— Дочь Зевса! — воскликнул он. — Повелителя неба. Лучшего выбора и быть не может.
— Нет, только не я, — покачала головой Талия. — Нет, спасибо.
— Да брось ты! — сказал Аполлон. — Сколько тебе лет?
— Не знаю, — нерешительно ответила Талия.
Печально, но факт. Талию обратили в дерево, когда ей было двенадцать, но с тех пор прошло уже семь лет. Так что, если считать по годам, ей исполнилось девятнадцать. Но она все еще чувствовала себя двенадцатилетней. На вид ей можно было дать не двенадцать и не девятнадцать, а где-то посерединке. По выкладкам Хирона, она взрослела и будучи деревом, только медленнее, чем обычно.
— Тебе пятнадцать, почти шестнадцать. — Аполлон прижал палец к губам и таинственно улыбнулся.
— Откуда вы знаете?
— Эй, девушка, я же бог пророчеств. Я ВИЖУ суть. Тебе исполнится шестнадцать примерно через неделю.
— Точно, у меня день рождения двадцать второго декабря!
— Из чего следует, что теперь ты достаточно взрослая, чтобы управлять автомобилем с разрешения инструктора.
— Ну… — Талия нервно заерзала на сиденье.
— Знаю, знаю, что ты скажешь, — подхватил Аполлон. — Что ты недостойна управлять солнечной колесницей.
— Я совсем не то хотела сказать.
— Не заставляй подвергать себя допросу с пристрастием! От Мэна до Лонг-Айленда всего-то ничего, и забудь о том, что случилось с последним парнишкой, которому я разрешил покататься. Ты — дочь Зевса. Тебя в небесах он не тронет.
Аполлон добродушно рассмеялся. Никто его не поддержал.
Талия пыталась воспротивиться, но Аполлон не желал даже и слышать никаких отказов. Он нажал кнопку на приборной доске, и поверх лобового стекла зажегся знак. Мне пришлось прочесть надпись задом наперед (для человека, страдающего дислексией, этот процесс почти не отличается от чтения спереди назад). Я почти не сомневался, что надпись гласит: «Осторожно! За рулем — стажер».
— Не бери в голову! — сказал Аполлон Талии. — Расслабься!
Должен признать, что я умирал от зависти. Мне давно не терпелось самому водить машину. Этой осенью мама пару раз брала меня в Монтаук и, когда на шоссе никого не было, разрешала сесть за руль своей «мазды». Конечно, то была японская малолитражка, а это — солнечная колесница, но какая разница?
— Скорость зависит от жара, — предупредил Аполлон. — Поэтому сначала поезжай потихоньку и убедись, что набрала достаточную высоту, а потом можешь гнать на полной.
Талия так вцепилась в баранку, что костяшки пальцев у нее побелели. У нее был такой вид, будто ее вот-вот стошнит.
— Что-нибудь не так? — спросил я ее.
— Н-нет, — ответила она сдавленным голосом. — Все в порядке.
Талия потянула руль на себя. Он дернулся, и автобус взмыл вверх так быстро, что меня бросило назад и я рухнул на что-то мягкое.
— Ох, — простонал Гроувер.
— Прости.
— Потише! — предупредил Аполлон.
— Извините, — ответила Талия. — Теперь все под контролем!
Я с трудом приподнялся и, выглянув в окно, увидел дымящийся круг деревьев на поляне, с которой мы взлетели.
— Талия, — подсказал я, — не жми так сильно на газ.
— Знаю, Перси, — ответила она, скрипнув зубами.
Однако было видно, что соображает она плохо.
— Расслабься, — сказал я.
— Я и так расслабилась! — огрызнулась Талия.
Она сидела, напряженно застыв, словно палку проглотила.
— Нам надо на юг, к Лонг-Айленду, — велел Аполлон. — Поверни налево.
Талия дернула руль, и я снова повалился на Гроувера, который жалобно заскулил.
— Налево — в другую сторону, — подсказал Аполлон.
Я по глупости снова выглянул в окно. Теперь мы были на высоте самолета — так высоко, что небо стало чернеть.
— М-да… — сказал Аполлон, и у меня возникло чувство, что он вынуждает себя говорить спокойно. — Держи пониже, милочка. А то Кейп-Код[5] под нами совсем замерзнет.
Талия снова дернула руль. Лицо у нее было белое как мел, лоб — в бусинках пота. Что-то явно шло не так. Я никогда не видел Талию в подобном состоянии.
Автобус нырнул вниз, и кто-то пронзительно завопил. Может, я сам. Теперь мы устремились прямо к Атлантике со скоростью тысяча миль в час — побережье Новой Англии осталось слева. В автобусе становилось все жарче.
Аполлона отбросило куда-то назад, но он пробирался к нам, хватаясь за сиденья.
— Возьмите руль сами! — взмолился Гроувер.
— Спокойно, — сказал Аполлон. Его самого уж никак нельзя было назвать спокойным. — Просто она пока еще учится… УХ ТЫ!
Я проследил за его взглядом. Под нами лежал какой-то городок Новой Англии, укрытый снегом. По крайней мере, в это время года он всегда был укрыт снегом. Но я видел, как снежный покров на деревьях, крышах и лужайках стремительно тает. Белый шпиль церкви стал коричневым и задымился. Над городом, то тут, то там, заструились завитки дыма, как от погашенных рождественских свечей. Деревья и крыши домов воспламенялись.
— Наверх! Поднимайся наверх! — заорал я. В глазах Талии появился безумный блеск. Она рванула руль на себя, и на сей раз я устоял на ногах. Пока мы с ревом неслись вверх, я увидел в заднее окно автобуса, что пожары в городе потухли — такой стужей повеяло с неба.
— Туда! — указал Аполлон. — Лонг-Айленд там — держи прямо. Держи руль мертвой хваткой. И давай потише, дорогая. «Мертвой хваткой» — это просто фигура речи.
Автобус мчался к северному побережью Лонг-Айленда. Я уже различал Лагерь полукровок — долину, лес, пляж. Видел трапезную, домики и амфитеатр.
— Все под контролем, — бормотала Талия. — Все под контролем.
Мы были уже в нескольких сотнях ярдов.
— Тормози, — велел Аполлон.
— Это я могу.
— ТОРМОЗИ!
Талия тяжело ударила по тормозной педали, и солнечный автобус под углом сорок пять градусов с
