Губы его скривились.
— Понятия не имею. И не собираюсь обсуждать подобные вопросы с вами.
— Зачем же начали?
Глаза его расширились — как видно, Маркус был удивлен таким отпором. И отлично, зло подумала Доминик. Пусть не воображает, что он здесь главный!
— Доминик! — выпалил он. — Десять минут назад в машине вы сказали...
— Я помню, что сказала, — прервала она. — Что газетчики, увидев нас вместе, могут раздуть низкопробную сплетню. Я всего лишь поделилась с вами своей тревогой, а вы... вы не нашли ничего лучше, чем меня оскорбить!
— Потому что вам даже думать о таких вещах не следует! — отрезал он. — А тем более — говорить об этом. Говорить мне... Господи, какой же вы еще ребенок! — пробормотал он.
Нет, подумала Доминик. Ее невинные годы остались позади. Она больше не ребенок — она женщина. И скоро станет матерью. Может быть, сейчас самое подходящее время, чтобы поделиться своей тайной с Маркусом Кентом?
— Скажите мне, Маркус, где, по-вашему, грань между ребенком и взрослым? Если вы о возрасте — так мне уже двадцать один. По всем законам я совершеннолетняя.
— Возраст здесь ни при чем, — досадливо ответил он.
— Вы в моем возрасте, думаю, уже считали себя мужчиной, — усмехнулась она.
— Естественно. Но на деле был неопытным юнцом, ничего не понимающим в жизни. Истинное взросление приходит с опытом и мудростью.
Доминик задумчиво смотрела в его смуглое лицо с резкими чертами. Маркус думает, что перед ним — невинная девушка, не имеющая понятия о жестокой реальности мира. Можно только догадываться, каким будет его потрясение и ужас, когда он узнает правду.
Однако Доминик догадывалась, что сообщение о беременности не заставит Маркуса увидеть в ней взрослую женщину. Скорее, наоборот. Сколько она помнила, Маркус никогда ничего не делал импульсивно, не подумав. Каждое его действие было тщательно рассчитано. Он не позволял страстям туманить себе голову. А она сделала откровенную глупость, пошла на поводу у собственной фантазии. Нет сомнений, услышав о ее ошибке, он сочтет ее безнадежной дурой.
— Сколько нужно узнать, чтобы стать взрослым? — тихо спросила она. — Сколько радости, горя или боли я должна пережить, чтобы вы, Маркус, назвали меня женщиной?
Раздраженный ее настойчивостью, он сжал губы, взглянул на нее, затем — на стену дождя за окном.
— Не знаю, Доминик.
— Откуда же вам знать, что я еще ребенок? — не отставала она.
Взгляд Маркуса снова метнулся к ее лицу, и, хотя губы советника по-прежнему были сердито сжаты, Доминик прочла в его глазах желание понять.
— Почему для вас это так важно?
Щеки ее чуть порозовели.
— Мне неприятно, когда меня не принимают всерьез. Тем более вы даже не знаете...
Она резко оборвала себя, в ужасе оттого, что едва не выдала свою тайну. Нет, не сейчас! Это безумие! У Маркуса и без нее достаточно забот!
— Чего я не знаю? — переспросил он.
Не глядя на него, она помотала головой.
— Неважно, Маркус. Забудьте.
Проницательный взгляд его пристально изучал ее лицо.
— Вы хотели что-то сказать, а потом передумали. Что это, Доминик? Что-то важное? Такое, что я должен знать?
— Нет! — резко ответила она и потянулась за стаканом, изо всех сил изображая беззаботность. — Ничего особенного. Я только хотела сказать, что вы совсем меня не знаете.
Вместо ответа он только приподнял черные брови.
Его молчание побудило ее продолжать:
— Прошли годы, Маркус. Я узнала и пережила много нового. Я уже не та наивная девочка, которую вы когда-то знали.
Уголки его губ тронула безрадостная улыбка.
— Я тоже много пережил за это время. И дурного больше, чем хорошего.
Он говорил о разводе. И Доминик вдруг охватило неудержимое желание ответить: она понимает его чувства, знает, что такое безответная любовь, знает, какая боль охватывает сердце, когда узнаешь, что тебя предали...
Доминик могла бы сказать еще многое, но прикусила язык, понимая, что этого говорить не стоит.
Она поднесла стакан к губам и сделала несколько глотков, надеясь, что Маркус не заметит, как дрожат ее руки. Затем поставила свой эль и выдавила слабую улыбку.
— Мне тоже пришлось пережить немало горя. Особенно в последнюю неделю.
При этом внезапном напоминании лицо его помрачнело.
— Вы правы, в последнюю неделю всей вашей семье пришлось нелегко, — согласился он.
— И вам, Маркус, — печально откликнулась Доминик. — И всем, кто любил отца. — Она подняла на него омраченный скорбью взгляд. — Я привыкла думать, что весь народ любит короля. Но теперь... — Вспомнив острые камни, покрытые черными пятнами гари, она вздрогнула. — Как ни ужасно даже думать об этом, я готова поверить, что кто-то попытался причинить отцу зло.
Нахмурившись, Маркус допил свой каппуччино и поставил кружку на стол.
— Если вы готовы, нам пора двигаться к замку, — сказал он. — Уже поздно, ваши родные, должно быть, давно волнуются. А у них и без того хватает поводов для тревоги.
Верно, с тоской подумала Доминик, отставляя недопитый эль. Ее родные подавлены горем, и лишние переживания им совсем ни к чему. Но скоро ее состояние станет очевидно. Она не сможет скрывать беременность ни от семьи, ни от Маркуса. По стране поползут слухи о скандале в королевском семействе, и даже королевский советник не сможет заставить сплетников замолчать.
— Вы правы, — откликнулась она. — Пора домой, пока все не решили, что с нами что-нибудь стряслось.
Чем скорее я окажусь подальше от Маркуса, тем лучше, добавила она про себя. Еще не хватало выкинуть какую-нибудь новую глупость!
Обойдя вокруг стола, он подал ей руку и помог подняться. Выходя из таверны, Доминик особенно остро чувствовала, что Маркус держит ее под локоть, что его сильное мужское тело находится всего в каких-то нескольких дюймах от нее.
По дороге домой она старалась не думать о том, что ощутила на берегу моря, когда он сжимал ее в объятиях. Доминик понимала: слишком опасно позволить себе наслаждаться этими драгоценными воспоминаниями.
— Что-то вы притихли, Доминик. Сердитесь на меня?
Его голос вывел ее из глубокой задумчивости; взглянув в окно, Доминик увидела впереди мощные стены замка.
Что-то болезненно сжалось у нее в груди.
— Нет, что вы! Конечно, не сержусь.
Маркус тяжело вздохнул. Доминик молчала, боясь поднять на него глаза.
Остановившись у крыльца и заглушив мотор, он легонько притронулся к ее руке.
— Доминик, простите меня. Я не хотел вас обидеть. И не думайте, что я не отношусь к вам серьезно. Просто... должно быть, мне жаль, что вместе с королем ушла от нас застенчивая девочка, которая, бывало, робко улыбалась, встречая меня в коридорах замка.
И снова Доминик ощутила, как на глаза наворачиваются слезы.
— Поверьте, Маркус, мне тоже ее не хватает. И я порой хотела бы вернуться в прошлое. Но это невозможно — ни для вас, ни для меня.
