которая по мере приближения все вырастала в размерах: каменная пирамида-тур на островке перед мысом, на самом мысу восемь больших домов и множество мелких построек, на пастбищах лошади и коровы, два корабля у широких каменных пирсов и множество лодок, зачаленных в устье реки, что разрезала зеленые выгоны на две почти одинаковые луговины. Меж усадьбой и горами поднимался лес, а на вершинах гор повсюду белели снега.
Они пришвартовали челн к одному из пирсов. Однако навстречу никто не вышел. Если не считать скотины, усадьба казалась вымершей. Гест решил послать девочек к домам. Стейнунн накрыла ладошкой золотую брошь, взяла сестренку за руку, и скоро обе исчезли за лодочными сараями. Ари вопросительно посмотрел на Геста. Тот пожал плечами.
Немногим позже к причалу спустились пятеро мужчин, все при оружии, один из них назвался Хедином, управителем усадьбы Сандей. Гест оставил оружие в челне, захватил с собой только нож, а еще взял кошелек и попросил Ари не забыть арабскую монету.
Усадьба была опоясана двумя каменными оградами. Одна сбегала к лодочным сараям и кольцом охватывала все возделанные участки, вторая окружала три самых больших дома, а между ними, на свежевыкошенном лугу, паслось стадо коров и несколько лошадей. Гест заметил, что в реке копошатся какие-то люди, и спросил, что они там делают.
Ответа он не получил.
Хедин провел их в самый большой дом, в длинное помещение со светлыми ткаными коврами по боковым стенам, только на этих коврах были не картины, а ломаные узоры, спиралями сходившиеся к центру, к косой звезде, все одинаковые, но разного цвета. Вокруг очага кольцом уложены белые, до блеска начищенные каменные плиты, лавки и столы из светлого дерева, у одной из торцевых стен — два больших ткацких постава. Хедин попросил их подождать.
— Где же Стейнунн и Халльбера? — спросил Ари, опасливо озираясь по сторонам.
— Не знаю, — отозвался Гест.
На другой короткой стене по углам висели две алебарды — подобное оружие он видел только в усадьбе ярла, — большой, окованный серебром круглый щит с изображением червленого льва, несколько топоров, шлемы, а посредине — кольчуга, будто человеческий торс.
У этой стены располагалось почетное место и несколько низких табуретов, Гест подошел поближе, хотел рассмотреть резьбу на боковинах почетного сиденья и лежавшую на нем вышитую подушку винно- красного шелка; на полке, что тянулась вдоль всей стены, выстроились в ряд чаши из мыльного камня и всевозможные серебряные кубки, три стакана цветного стекла и книжный переплет из благородного металла, но книг не было.
Тот, у кого средь бела дня открыто лежат этакие ценности, подумал Гест, живет в мире и окружен преданными людьми.
Вошла Ингибьёрг, с Халльберой и Стейнунн. Высокая, худощавая, лет около сорока, с ясными синими глазами, белокожая, будто никогда не бывала на солнце, с чуть выступающими скулами, с прямыми черными волосами и носом тонким, как лезвие ножа. Рот с виду решительный, жесткий, но Гесту показалось, что от улыбки он мягчает, а она улыбнулась, когда села на почетном месте на подушку и внимательным ясным взглядом смерила его с ног до головы, словно раздела донага.
От неловкости он начал переминаться с ноги на ногу.
На Ингибьёрг было коричневое платье со светлым узором по вороту, рукавам и подолу — вроде как вышивка серебряной нитью.
Гест шагнул вперед, учтиво приветствовал ее, сообщил, кто он и почему очутился здесь, но не упомянул о конфликте со Снорри, сказал только, что в Исландии у него могущественные недруги. Поведал о зиме в Нидаросе, о схватке с Трандом Ревуном, хотя не обмолвился о том, как они его убили.
Ингибьёрг сосредоточенно слушала, потом, приподняв брови, заметила, что он сделал большое дело, ведь Транд Ревун держал в страхе все побережье.
Но тотчас же взгляд ее посуровел. Она посмотрела на детей, сказала, что разрешает им остаться здесь, а вот Гесту приюта не даст, ибо в словах его нет правды.
Он озадаченно воззрился на нее и велел Ари достать монету. Ингибьёрг мельком глянула на нее: дело не в этом, а в самом Гестовом рассказе, он ведь пытался обманом втереться к ней в доверие, и коли б Эйстейн знал про его нечестность, то нипочем бы не стал ему помогать.
Халльбера заплакала.
Ингибьёрг велела ей унять слезы и отослала детей на поварню, там их накормят. Потом кликнула Хедина, который не замедлил явиться, и распорядилась отвести Геста в дальний сарай, что расположен в стороне гор, пускай поживет там, пока не окрепнет, она же видит, что он хворал, а уж потом придется ему уйти.
Хедин спустился с Гестом к причалу, взять одеяла. Гест заметил, что оружия его на месте нет, и спросил, куда оно подевалось. Хедин пожал плечами, невозмутимо озирая серый фьорд.
— Я ведь не знаю, что ты ей наговорил, и по какой такой причине она решила прогнать тебя прочь.
Гест буркнул, что и сам этого не знает. Хедин не вызывал у него доверия — одет он был в кожаное платье, как лучники в Эйриковой дружине, ершистые черные волосы росли низко, вровень с верхними морщинами на лбу, и густотой не отличались. Глаза расставлены широко, подбородок круглый, безвольный, борода жидкая. Гесту чудилось, будто перед ним как бы два человека в одном или этакая помесь — рыба с куницей, мелькнуло в голове, когда они прошли через калитку во внешней ограде и зашагали по берегу реки мимо работников-трэлей, тут-то Гест и разглядел, чем они заняты.
— Мост строят, — сказал он.
Но Хедин и на сей раз промолчал; чуть повыше строительства они вброд перешли реку, пересекли еще один свежевыкошенный участок и оказались на опушке леса, где стоял большой бревенчатый сарай. Внутри было чисто и пусто, снаружи на дверях красовался солидный засов. Гест полюбопытствовал, для чего предназначен этот сарай.
— Можешь принести сена, вон оттуда. — Хедин кивнул на два дома ниже по склону, повернулся и пошел прочь.
Гесту сарай не понравился, но он сходил за сухим сеном, устроил себе постель из овчинных и сермяжных одеял, потом достал нож, выковырял гвозди из двери, выпрямил их на камне и прикрепил засов изнутри. А засим лег спать.
Вечером пришли Халльбера и Стейнунн, принесли еду. Гест заметил, что обе чисто вымыты, одеты- обуты во все новое, и спросил, как к ним относится Ингибьёрг. Девочки ответили, что она вполне доброжелательна, а кормят их вволю и молока дают сколько хочешь. И не только их, но и Ари тоже. Гест кивнул и молча принялся за еду.
Когда он поужинал, Халльбера уходить не пожелала, юркнула в сарай и улеглась на его постель. Стейнунн ушла одна. Немного погодя явилась Ингибьёрг, увела малышку. Не говоря ни слова. Гест тоже промолчал. Ночью он спал спокойно. Однако на другой день Ингибьёрг вернулась, вместе с Хедином, который в полном вооружении стал в двух шагах за ее спиной.
Ей теперь все известно про смерть Транда Ревуна, сказала Ингибьёрг, и, по ее разумению, подвергать человека, даже мерзавца вроде Транда Ревуна, таким мучениям малодушно и не по-христиански. Гест улыбнулся, пропел вису. Ингибьёрг отмахнулась: незачем ей слушать его стихи, она в них не разбирается, да и сам он, поди, тоже.
— Случившееся дважды может случиться вновь, — обронил Гест.
Она стояла перед ним, опустив руки, на шее поблескивала плетеная серебряная цепочка.
— Почему ты не рассказал про Транда вчера вечером? — спросила Ингибьёрг.
— Так ведь ты теперь все узнала, от Стейнунн и Халльберы.
— От Ари, — уточнила она. — А ты промолчал, потому что гордиться тут нечем, поступок не только жестокий, но и трусливый. И мне думается, о детях ты заботился лишь затем, чтобы я помогла тебе, а не из сострадания к ним.
