Вокруг не было ни души. Дверь кухни была открыта. Усадьба словно вымерла. Я поднялся по ступенькам, прошел по веранде и, услышав голоса, остановился у двери в комнату Антуанетты. В зеркале я видел Антуанетту в кровати и Амелию, которая подметала пол.
– Быстро заканчивай, – говорила Антуанетта, – и пойди скажи Кристофине, что я хочу ее видеть.
Амелия положила обе руки на палку от метлы и сказала:
– Кристофина уходит.
– Уходит? – переспросила Антуанетта.
– Да, уходит, – подтвердила Амелия. – Кристофине не нравится этот прелестный медовый месяц. – Обернувшись, она увидела меня и продолжала: – Ваш муж за дверью. У него такой вид, будто он увидел зомби. Видать, и ему не нравится этот очаровательный медовый месяц.
Антуанетта выпрыгнула из кровати и залепила ей пощечину.
– Ты ударила меня, белая тараканша! – крикнула Амелия. – Сейчас ты получишь сдачи!
И она ударила Антуанетту.
Антуанетта ухватила ее за волосы. Амелия, оскалив зубы, попыталась укусить руку хозяйки.
– Антуанетта, я тебя умоляю, – сказал я с порога. Антуанетта обернулась. Она страшно побледнела.
Амелия уткнула лицо в ладони, притворяясь, что плачет. Но я видел, что она внимательно следит за нами сквозь пальцы.
– Уйди, девочка, – сказал я ей.
– Ты называешь ее девочкой, – вскипела Антуанетта, – хотя она постарше дьявола! И куда более злобная!
– Пришли сюда Кристофину, – велел я Амелии.
– Да, хозяин, слушаюсь, хозяин, – тихо отвечала Амелия, потупив глазки. Но как только она вышла из комнаты, то сразу же принялась распевать:
Антуанетта сделала несколько шагов в сторону двери. Она пошатывалась, я попытался помочь ей, но она оттолкнула меня и села на кровать. Затем взяла простыню и потянула. Когда материя не поддалась, она издала какой-то шипящий звук. Затем взяла с круглого столика ножницы и разрезала простыню пополам, а затем стала нарезать каждую из половинок на полосы.
Шум разрезаемой материи помешал мне услышать, как вошла Кристофина, но Антуанетта сразу ее заметила.
– Ты что, уходишь? – спросила она Кристофину.
– Да, – отозвалась та.
– А что будет со мной?
– Встань и оденься, прежде всего. Чтобы жить в этом жутком мире, женщине нужна большая отвага.
Сама она сегодня надела простое хлопчатобумажное платье и сняла свои золотые серьги.
– Я и так натерпелась на своем веку достаточно, – продолжала Кристофина. – Теперь я имею право отдохнуть. У меня есть дом, который я получила от твоей матери, есть огород и есть сын, который может его обрабатывать. Он, конечно, лентяй, но я все-таки заставляю его кое-что делать. Да и молодому хозяину я не больно-то нравлюсь, а он, признаться, мне. Если я останусь, то от этого в доме начнутся ненужные раздоры.
– Если тебе здесь плохо, тогда, конечно, отправляйся восвояси, – сказала Антуанетта.
В комнату вошла Амелия с двумя кувшинами воды. Она искоса поглядела на меня и улыбнулась. Кристофина заметила это и мягко сказала:
– Амелия! Если ты еще раз так улыбнешься, то я тебе задам по первое число. Ты меня слышишь? Отвечай!
– Слышу, Кристофина, – отозвалась Амелия. Вид у нее сделался испуганный.
– И еще у тебя после этого так заболит живот, как никогда еще не болел. Ты потом будешь лежать в лежку. А может, и вовсе не встанешь. Ты слышишь, что я тебе говорю?
– Да, Кристофина, – отозвалась Амелия и тихо выскользнула из комнаты.
– Нелепое, бессмысленное существо, презрительно фыркнула Кристофина. – Ползает, как сороконожка или гусеница.
Она поцеловала Антуанетту в щеку, потом посмотрела на меня, пробормотала что-то на патуа и вышла.
– Ты слышал, что пела эта девчонка? – осведомилась Антуанетта.
– Я не всегда понимаю, что они там поют и говорят, – сказал я, подумав, что вообще плохо соображаю, что творится вокруг.
