Попов осмотрел троицу.
— Представьтесь, — наконец, сказал он.
— Рядовой Воробьев! — ответил первый.
Он был высок, с тонкими чертами лица, слегка рыжеватыми волосами, несколько оттопыренными ушами, высоким лбом и умными серыми глазами. Воробьев слегка щурился, из-за чего Юра сделал вывод, что боец, видимо, близорук.
— Ты плохо видишь? — прямо спросил он.
— Так точно, — ответил солдат. — У меня минус полтора.
— Хреново. А как тебя зовут?
— Алексей!
Попов посмотрел на следующего. Этот боец был, как говорится, «в теле». Нет, не толстый, как часто путают некоторые не вполне образованные люди, а именно «в теле». Такие люди не худеют в принципе. Мешает строение — широкая кость и специфический метаболизм. Даже если не кормить такого индивидуума, он все равно будет таким вот круглым, и плотным.
— Моя фамилия Толтинов, — представился ширококостный. — А зовут — Олег.
Третий боец корчил рожи. То он хмурился, даже оскаливая зубы, то какая-то глупая улыбка озаряла его лицо. Улыбался он чему-то внутри себя, в полном диссонансе с окружающей обстановкой. Таких людей называют обычно «себе на уме». Попов предпочитал слово «дуропляс». Был у него один такой забавный одноклассник — точь в точь как этот солдат. И звали одноклассника «дуроплясом». Кто в глаза, кто за глаза… Но это странное определение казалось необыкновенно точным и все объясняющим.
— Ты кто? — еще раз пришлось задать вопрос «дуроплясу», так как тот за своими ужимками совсем забыл о вопросе командира.
— Я? — удивился боец. — Я — номер расчета.
Попов разозлился.
— Ты что — издеваешься? Фамилия твоя как, дуропляс?
Ну вот — он произнес слово, вертевшееся у него на языке, вслух. Впрочем… Да ладно!
— Это — Рагулин, — ответил за товарища, дернув острым как нож кадыком, Воробьев. — Точно, товарищ лейтенант, дуропляс еще тот. Это вы верно заметили. Очень точное определение. Дуроплясина даже, осмелюсь заметить.
Юра заржал.
— А имя у него как?
— Вроде есть, — опять вмешался чрезвычайно осмелевший Воробьев. — Но мы зовем его Рагулькиным. А имя ему и незачем.
— Ладно, друзья, — перестал смеяться лейтенант. — Рагулин и Толтинов — вон в той стороне есть сушняк, возьмете топор, нарубите его, принесете сюда, и соорудите костер. У меня в кузове, слева с краю, есть рогатки — поставите их над огнем… Так, ты — Воробьев — как самый умный, возьми ведро, и дуй за водой. Ты умный — и я могу доверить тебе свое ценнейшее ведро. Наберешь, и возвращайся. Я буду купаться. Вперед!
Бойцы отправились выполнять приказание, а сам Попов залез в кабине под сиденье, и достал плащ- палатку, которая должна была послужить ему полом для импровизированного душа.
Через час лейтенант натирался шампунем, мылом, а сверху его обливал горячей водой из кружки Воробьев.
Вечер был теплый, и ощущать движение водяных струй по телу было невероятно приятно. Казалось, что вместе с ней из тела уходит боль, уходят грязь и гной, исчезает тяжесть…
После омовения Юра одел все чистое… Он посмотрел на себя в боковое зеркало «Урала». На него смотрело мужественное, загорелое, бородатое лицо профессионального военного. Самое главное — чистое лицо.
Тщательно намазанные лечебной мазью гнойники, казалось, совсем перестали зудеть. Юра подумал, что теперь, обновленный, он может воевать еще пару месяцев точно. А там, глядишь, этот олух Бурик все- таки оклемается, и начальство найдет способ переправить это недоразумение сюда — ему на замену.
Кстати, пора было поить прапорщика…
Следующие две недели стали, пожалуй, самыми лучшими для Юры Попова за всю эту компанию. Батальон перекинули на пару десятков километров к северу — в сторону Грозного. Дыхание войны ощущалось здесь явственнее, чего стоили только обожженные развалины находящегося неподалеку от позиций поселка. Однако батальон расположился около реки, которая мирно текла внизу — в небольшой долине, и делала здесь петлю. Позиции части располагались на возвышении — роты заняли круговую оборону спиной к обрывам, а минометная и артиллерийская батарея расположились над самим обрывом. И если пушки были сориентированы в сторону Грозного, то минометчики соорудили для каждого миномета по две позиции — чтобы встретить, если что, противники как со стороны реки, так и поддержать огнем своих артиллеристов.
На своих новых подчиненных Юра просто не мог нарадоваться.
Как оказалось, последний призыв пришел из Курской и Брянской областей. Ребята были смирные, покладистые, и, в основном, работящие. Ночные, (да и дневные), контакты с местным населением в казармах в Махач-Юрте привели их в ужас, и, теперь, находясь в Чечне в собственной среде, они испытывали настоящее удовольствие. А самой страшной угрозой для этих белобрысых ребят стала отправка обратно в часть.
Конечно, как и в любом воинском коллективе, и здесь имелись свои лидеры, свои работяги, лохи и козлы отпущения, но по сравнению с ужасами землячества это было почти терпимо.
Такими ребятами могли без особого труда управлять даже «пиджаки». Как выяснилось, они также прибыли сюда с немалым удовольствием, и никакого желания возвращаться обратно не испытывали.
— Там — местные! — с дрожью в голосе сказал Чепрасов. — Я только тут — в Чечне — стал спокойно спать.
Юра сделал удивленные глаза, хотя, конечно, он прекрасно понимал, в чем тут дело.
— Тут у меня оружие в руках, — добавил Костя. — А когда без оружия, чувствуешь себя просто голым.
Неприятности у лейтенанта начались практически с первого месяца службы. Если бы он был мудрее и опытнее, то, конечно, не влип бы так рано. Однако долго избегать проблем, как он с горечью решил потом, все равно бы не удалось. Короче говоря, первый инцидент произошел, когда Костя отправился искупаться в солдатскую баню. Офицерская работала только по выходным, а на эти выходные у Чепрасова был караул. Искупаться же очень хотелось. У себя дома — в Волгограде — он, вообще-то, купался через день, и считал, что это норма для цивилизованного человека. Да и на военной кафедре им с самого начала внушали, что, несмотря на все анекдоты, настоящий офицер должен быть чистым, хорошо пахнущим, подтянутым и отлично побритым.
Таким образом, так как других вариантов не было вообще, Костя отправился в солдатскую баню днем. Был бы он умнее, пошел туда с компанией других офицеров, человек в пять или шесть. Но он не был еще так хорошо знаком со всеми, чтобы «упасть кому-нибудь на хвост».
Зайдя в баню, входные двери которой никогда, видимо, не закрывались, и поднявшись на второй этаж, Костя хотел было попасть в кабинет прапорщика — номинального заведующего баней. Однако кабинет его был замкнут, а солдат — банщик сообщил, что прапорщик и не появлялся. С самого утра не было.
Это, впрочем, было и неудивительно. Заведующий баней редко бывал трезв. Была в тот момент и еще одна причина, о которой Чепрасов узнал уже много позже. У прапорщика возник конфликт с местной шпаной, которая один раз, придя в баню, не очень его уважила. В результате и заведующий был жестоко бит, и входная дверь была выбита. Никто брать расходы по замене врезного замка на себя не захотел, поэтому баня так долго и не закрывалась даже на ночь.
В общем, прапорщик, оказывается, сам побаивался лишний раз в бане появляться, чтобы не встретиться со своими недоброжелателями. Хотя бы до тех пор, пока конфликт не будет разрешен путем переговоров разных уважаемых людей.
