патронник.
Прослушав щелчки затворов, Попов скомандовал:
— Поставить автоматы на предохранитель. Смотрите не перестреляйте друг друга случайно. Были и такие случаи… И еще. Напоминаю. Если будет обстрел, и ваша машина остановится, всем немедленно покинуть ее и разбежаться как можно дальше. Автомобиль — самая ценная мишень для духов. А у нас там ящики с минами. Если сдетонируют… В общем, вы поняли.
Он замолчал, прошелся вдоль строя, глядя в глаза каждому. Возле «авторитетного» бойца Коли Николаева он приостановился, и поморщился. В глазах сержанта ему почудилось плохо спрятанная усмешка. Юра и сам усмехнулся, но ничего не сказал.
Обойдя всех, он посмотрел на часы.
— По машинам!
Все четыре «шишиги» минометной батареи выстроились в одну линию. В первой сидел сам командир батареи, во второй и третьей — Чепрасов и Бессарабов, а в последней, за неимением офицеров и даже прапорщиков, сидел сержант Николаев. Старшина Врублевский передвигался где-то в составе колонны ПХД. Попов на него давно уже не рассчитывал, только удивлялся, отчего минометке так не везет на старшин. Все они, как сделанные по копирку, игнорируют вверенное подразделение, и околачиваются где-то в среде прочих хозяйственников. Хорошо еще, что хотя бы еду подвозят своевременно. Правда, как выразился иногда излишне бойкий на язык боец Воробьев, «они сначала кашу с мясом сварят, чтобы мясом хотя бы пахло, а потом все мясо всем своим кагалом из котла сами и выберут».
— Ты знаешь, что такое кагал? — спросил Попов с улыбкой. Трудно было не улыбаться, глядя на неунывающее лицо Воробьева.
— Ага, так точно! — радостно сообщил боец…
Тронулись. Мимо поплыли берега, обрывы, до боли знакомые уже кусты и деревья. Юра вздохнул про себя. А потом решительно откинул всякую расслабленность и уныние. «Уныние — тяжкий грех», — сказал он сам себе. Смотреть в боковые стекла было затруднительно, так как и с его стороны, и со стороны водителя они были завешены бронежилетами. Остальных бойцов, тех, что находились в кузовах, лейтенант заставил броники одеть.
— Когда начнут стрелять, — жестко предупредил он, — сами поймете, насколько вам нужна эта вещь.
Они поверили ему на слово. Все-таки, что ни говори, это он провел в Чечне несколько месяцев подряд, а не они.
Попов думал, что сделал на данный момент все, что мог, и потому отдался приятному чувству передвижения. Впереди маячили, в клубах пыли, БМП второй роты, но над ними было высокое голубое небо с белыми пушистыми облаками, на горизонте можно было видеть строения, даже целые поселения. Юра достал карту, и попробовал сориентироваться. У него было отмечено место их последней дислокации, и благодаря спидометру, показывавшему количество пройденных машиной километров, а также некоторым уцелевшим с того времени, когда эту карту издали, ориентирам, ему удавалось примерно определять местоположения колонны.
Вдруг они остановились. Рация, находившаяся в кабине, и подключенная к автомобильному аккумулятору, молчала. Попов не решился сам выходить на комбата, а потому был в неведении — можно ли выйти и размять ноги, или не стоит. Но остановка затягивалась. Лейтенант вышел из кабины, скомандовал — «К машинам»! — и выпрыгнувшим бойцам разрешил расслабиться, и посидеть на сухой придорожной траве.
Место, конечно, было не самое приятное для отдыха, но по сравнению с сумрачным, пыльным и жарким кузовом и это было неплохо. По крайней мере, крепкий степной ветерок позволял хотя бы немного осушить пот.
— Как называется эта местность? — подошел к комбату любопытный Толтинов. Он вообще как-то искренне всем интересовался с какой-то научной точки зрения. И строго говоря, на взгляд Попова, гораздо больше напоминал студента — «ботаника».
— Эта местность, — ответил лейтенант, — называется Чеченская равнина… Кстати, Толтинов, скажи мне, братец, ты же ведь по виду — типичнейший «ботан». Ты как в армию-то попал, а не в институт?
Толтинов даже не обиделся, только грустно наклонил голову.
— Да я и поступал в институт — провалился просто. Первый экзамен у нас был математика. Билет мне попался самый неплохой: два теоретических вопроса я точно знал, и пример — такие мы в школе часто решали. Я всю теорию записал, а потом начал решать пример, а у меня не получается! Все делаю по правилам — а не получается! Мне потом уже объяснили, что это был нестандартный пример. Там были три переменные, и две нужно было представить как одну. На сообразительность пример. А я не сообразил. Время вышло, меня вызывают, я теорию рассказываю — все хорошо. А на пример глянули — а он не решен. Вот и все. Сразу двойка. На первом экзамене «два» — все. Вернули документы. Год курьером проработал у отца на заводе. Ради стажа. А потом сюда — в армию… Вот какие-то козлы вместо экзамена тест на сообразительность устраивают, а я пострадал!
— Бывает, — неопределенно протянул лейтенант, потому что не знал совершенно, что ему можно сказать Толтинову в этом случае, и нужно ли вообще что-то говорить.
— Куда после армии? — все же спросил он, потому что молчать было неинтересно, а рядом все равно больше никого не было. — Опять будешь поступать?
— Да, наверное, — ответил солдат. — Да нет, точно буду. Что же мне — без профессии жить? У меня от дома неподалеку строительный техникум есть. Поступлю туда. Там всегда недобор — все в институты ломятся, чтобы в армии не служить, а техникумы отсрочки не дают. А мне после армии бояться будет нечего — буду спокойно себе учиться.
— А если тебе твоя профессия не понравится?
Толтинов на минуту задумался, причем его нижняя губа, видимо, непроизвольно, поднялась на верхнюю, отчего боец стал похожим на толстого глупого гусака.
— Да ну! — воскликнул Толтинов. — Строитель — профессия нужная. Всегда нужная. В конце — концов, закончу техникум, можно будет еще куда-нибудь поступить. Выучусь. Я умный, просто невезучий.
Попов с усмешкой посмотрел на разоткровенничавшегося солдата, и поднялся. И сразу увидел, что боевые машины второй роты начали движение.
Из кабины же «шишиги» уже махал руками водитель:
— Вас к рации, товарищ лейтенант!
Очередная остановка произошла через час. И потом движение так и шло рывками. Так продолжалось весь день, а к вечеру, когда солнце уже явно начало уходить за горизонт, весь батальон собрался в кучку.
Мязин приказал ротам занять вершины воображаемого треугольника, и окопаться. Минометная и артиллерийская батарея расположились в центре. Причем «пушкари» разворачиваться не стали, а вот минометчикам Попова пришлось оборудовать огневые позиции.
Уже совсем в потемках Юру нашел знакомый лейтенант Лосев — из «пехотинцев» — и пригласил в кунг к начальнику штаба.
— Есть немного водки, карты, музыка, — сказал он. — Тебя начштаба приглашает. Говорит, ты поешь хорошо. Пойдем.
— Ладно, я сейчас, подожди тут минутку, — ответил Юра, позвал своих взводных, дал им ценные указания на всякий непредвиденный случай, и ушел вместе с Лосевым.
Вечер получился неплохой. Народу набилось прилично, но раз уж Попова пригласили персонально, то ему нашлось и хорошее место, и выпить, и закусить. Сначала играли в «дурака», потом в «кингу», потом в «секу». Но в «секу» Юра играть не стал. Заядлые картежники сгрудились в одном углу, а пьюще — поющие товарищи — в другом.
Начштаба играл на гитаре, поэтому сначала спели все, что он умел играть. Потом пели уже без аккомпанемента. Юра пел так, как давно не пел. И голос шел без хрипа, и связки не саднили, и мышцы живота вибрировали так, как было нужно. И текст как бы сам собой всплывал в памяти без сбоев. Так что Попов разошелся, и, наверное, пел бы еще до утра, если бы, в конце — концов, не пришел сам Мязин, и
