В конце — концов, мать привела наиболее весомый, по ее мнению, аргумент.
— Ты же женился на мне! И даже без особого одобрения родителей. Ведь не хотели же они? Не хотели? Помнишь?
Отец взвился:
— То было совсем не так! Ты — мусульманка! Он же на русской жениться хочет! На христианке! Это невозможно! Никак не возможно.
В этот момент Ахмеду показалось, что он нащупал узловую точку проблемы.
— А что, если она примет ислам? Тогда — согласитесь?
На мгновение все замерли. Мать осторожно присела на краешек дивана. Отец взялся рукой за нос, что означало у него высшую степень озадаченности. Напряжение, искрившееся в воздухе, внезапно улеглось.
Всем стало немного легче. Ахмед отдышался.
— Да, — сказал отец. — Если тебе удастся ее убедить сделать это, то я дам свое согласие.
В этот момент Ахмед решил, что все самое сложное осталось позади, и он, как на крыльях, помчался к любимой с этой новостью. Ему и в голову не могло прийти, что Оксана может отказаться от того, что потребовал от него отец.
Он просто ворвался в кабинет к любимой женщине, но там сидело несколько молодых девчонок — школьниц.
— Девочки, освободите-ка пока ненадолго кабинет, хорошо?
Оксана только открыла рот, но ничего сказать не успела. Понятливые чеченские девочки молча и быстро поднялись, и прошмыгнули за спиной мужчины к выходу, аккуратно прикрыв за собой дверь.
— Оксанка! Оксанка! — чувства переполняли Ахмеда.
— Что? Ну, что? Давай, говори скорее.
Оксана в душе была несколько покороблена бесцеремонностью жениха, но догадывалась, что он принес решающие новости, и быстро подавила это чувство.
— Все почти решено, осталась одна малость…
И Ахмед подробно описал весь разговор с родителями, и на чем они сошлись.
По мере того, как Оксана слушала своего жениха, лицо ее вытягивалось, улыбка исчезла с него, и хорошее настроение полностью улетучилось. Ахмед, закончив рассказ, взглянул на любимую женщину, и просто не узнал ее.
— Что снова не так? — обреченно спросил он. — Что снова не так!!?
Оксана пребывала в каком-то ступоре, механически перебирая в руках карандаш. Мысли ее находились в хаосе. Девушка тщетно пыталась найти для них какую-нибудь опору. Нужно было прийти в себя, где-то остановиться, и начать сплетать обрывки мыслей в стройную цепь.
Строго говоря, после слов Ахмеда «тебе нужно только принять ислам», в Оксаниной голове почему-то ярко высветился только один образ — женщины во всем черном и в парандже.
— Налей мне воды, — внезапно попросила Оксана своего жениха. И пока тот вставал, и наливал воду из графина в тонкий стеклянный стакан, клубок мыслей начал распутываться.
Во-первых, комсомольская работа. Принять ислам? Так ведь об этом быстро станет известно, и… И, не попрут ли ее из комсомола?… Да нет, из комсомола, наверное, не попрут, а вот в партию не примут. А может, и примут, но карьеру сделать не дадут… И, вообще, как это все будет выглядеть? Что за дикость?
Во-вторых, как бы то ни было, но она была крещена. Пусть полуподпольно, даже не в церкви, а в каком-то молельном доме, и в раннем детстве… И все же… И все же… Родители будут против. И пусть она уже давно взрослая, и слушать родителей уже не обязана. Но одно дело не слушать, а совсем другое — оскорбить.
А поменять веру, в которую крестили ее родители, это, как ни крути, настоящее оскорбление…
И что за чушь, в конце-то концов?! Они же советские люди! Почему, чтобы выйти замуж за любимого человека, она должна идти на столь серьезный, и, с ее точки зрения, идиотский и откровенно вредный для ее карьерного будущего шаг?
Она уже было открыла рот, чтобы озвучить свои мысли Ахмеду вслух, но тут ей в голову пришло другое, еще более неприятное соображение.
Если родня будущего мужа сразу начинает требовать от нее столь серьезных уступок с ее стороны, то что будет дальше? От нее начнут требовать соблюдения адатов? Оксана достаточно долго проживала в Чечне, чтобы знать, что это такое, и что ей светит в этом случае.
В это мгновение девушка абсолютно твердо для себя решила, что если она сейчас пойдет на поводу у Ахмеда, (пусть даже и очень любимого), то дальше они, (тут она объединила в одно целое жениха и его родителей), будут вытирать об нее ноги. Надо стоять на своем, чего бы это ни стоило. В конце — концов, у нее есть собственная гордость, и она не собирается воспринимать как одолжение разрешение родителей Ахмеда, (между прочим — директора школы!), выйти замуж за их сына.
— Вот что, — твердо сказала она. — Мне это все не нравится.
Видя, что Ахмед переменился в лице, Оксана торопливо начала приводить свои возражения. Упирала она на возможные проблемы в комсомольской работе, на то, что ее карьера накроется…
— Ты не будешь работать, если выйдешь за меня замуж, — сурово ответил Ахмед. — У тебя просто не будет на это времени.
— Почему? — поразилась девушка.
— Потому что у нас будет много детей, и у тебя просто не останется времени для работы. И потом я вполне в силах нас прокормить.
Перспектива оказаться в парандже на кухне, запертой в четырех стенах, видящей только своих детей и родственников мужа, становилась для Оксаны все реальнее. До сих пор они с Ахмедом как-то избегали этих разговоров. Он помалкивал, а ей почему-то такое и в голову не приходило.
— Какие глупости, — продолжал настаивать Ахмед. — Какая карьера, о чем ты? Если ты меня любишь, тебе не трудно выполнить требование моих родителей. Что для тебя такого сложного — принять ислам? Ну, сделай это для меня! И мы потом всегда будем вместе.
Оксана молчала. Говорить о своем втором личном аргументе «против» вслух ей почему-то не хотелось.
Ахмед не унимался, и начинал злиться.
— Если ты атеистка, то какая тебе разница — совершишь обряд, а думать можешь все, что угодно… А потом… А потом, может быть, ты и правда поверишь. Аллах велик!
Оксана неосторожно посмотрела Ахмеду в глаза, и тот внезапно что-то понял:
— Ты?… Ты веришь? Ты не атеистка?
— Ты крещеная, — утвердительно сказал он. — И тебя это останавливает?
В этот момент Оксана внезапно почувствовала, что она, вполне возможно, не так уж и любит Ахмеда. Она, видимо, любила не его, а тот его образ, который сложился у нее в голове. А этот образ был несколько далек от того реального мужчины, который сейчас стоял перед ней, лицо которого покрылось красными пятнами, который скрипел зубами, и в бешенстве ломал себе пальцы.
— Я даю тебе сутки на раздумья, — в конце — концов бросил Ахмед девушке, — потом жду от тебя ответа. И, я надеюсь, ты понимаешь, что уговаривать тебя я не собираюсь.
Он хотел еще что-то видимо сказать, но передумал, только скрипнул зубами, и вышел, так хлопнув дверью, что посыпалась штукатурка. Терпеливо сидевшие в приемной девочки только удивленно вскинули глаза, и тотчас же опустили их обратно.
Эту ночь оба провели без сна, в размышлениях, сомнениях и смятении. Ахмед переживал, как ему казалось, смертельную обиду, и не жалел самых неприятных и злых слов в адрес своей возлюбленной. Он- то считал, что она действительно его любит, а раз любит, то пойти на такой шаг, как переход в его веру, для нее никакого труда не составит. Она же повела себя неожиданно, воспротивилась, а это значит… это значит, что для нее есть вещи более важные, чем он, чем его любовь! А это уже почти равносильно предательству.
Ахмед метался по кровати, собрал в комок простыню, встал с постели, пошел на кухню, выпил воды, но ему совсем не полегчало. Более того, он представил себе, что ему придется объясняться с родителями…
