И само образование могущественного военно-политического объединения зулусов с крепкой центральной властью вряд ли можно приписывать лишь одному человеку — Чаке. Можно с уверенностью сказать, что ко времени прихода Чаки почва для этих перемен ужо созрела, а некоторые из них уже начали осуществляться. Но об этом мы, увы, почти ничего не знаем. В исторической памяти зулусов Чака — и это естественно — совершенно затмил всех своих предшественников.
Доблесть и силу Чаки воспевали Маголване, крупнейший зулусский поэт прошлого века, прозаик Роберт Дломо в романе «Чака», поэт и писатель Вилакази. В 1979 году вышла объемистая книга зулусского поэта Мазиси Кунене, озаглавленная «Великий император Чака. Зулусская эпическая поэма».
В Чаке все они видели «короля-воина», стремившегося положить начало зулусской государственности. «Африканский континент знает многих выдающихся лидеров и полководцев, но никто из них не захватывает наше воображение в такой же степени, как Чака, сын Сензангаконы»[7],— писал в предисловии к своей книге Мазиси Кунене.
Чаке отдают дань не только зулусы. Руководитель революционного подполья Южной Африки Нельсон Мандела заявил в 1965 году, что на борьбу за человеческое достоинство африканцев его вдохновила память о великих делах Чаки. Это он сказал в своей речи на суде, где его приговорили к пожизненному заключению. Нельсон Мандела не зулус, он представитель коса, другого южноафриканского народа.
Первым романом, написанным африканцем Южной Африки, стал роман «Чака». Томас Мофоло, тоже не зулус, а суто, создал этот роман еще в начале нашего столетия, в 1909 — 1910 годах.
Чаку знают и в других африканских странах. В последние десятилетия, когда в Африке растет интерес к своему прошлому и появляется все больше историков и писателей, усилилось и внимание к Чаке.
Леопольд Седар Сенгор, сенегальский поэт с мировым именем, в 1949 году написал свою известную поэму «Чака». В поэме обвинителем Чаки выступает «Белый голос», который называет Чаку «зловредной гиеной», «великим кормильцем гиен и стервятников», «Песнопевцем смерти». Симпатии Сенгора целиком на стороне Чаки. Его Чака отвечает «Белому голосу»: «...я не гиена, а Лев Эфиопии[8] с поднятой головой».
В поэме Сенгора Чака говорит:
Я увидел в грядущем мой край... Где загублены рощи, сглажены горы, где в железо закованы реки и долы... Люди Юга воздвигли огромные горы из черного злата, из красного злата, а сами они голодают... Мог ли я остаться глухим к их страданьям и к их униженьям?
Пер. Д. Самойлова
Сенгор использовал роман Томаса Мофоло — книги Риттера тогда еще не было. У Мофоло в одной из самых драматических сцен Чака убивает свою возлюбленную Ноливе. Вероятно, само это событие — художественный вымысел Мофоло. Но этот сюжет воспроизвел и опоэтизировал Сенгор, а потом и еще несколько авторов. Идея у них, как правило, одна — Чака пожертвовал даже своей любовью, чтобы она не мешала ему служить делу своего народа.
Я б ее не убил, если б меньше любил...
Нужно было отбросить сомненья,
Забыть опьяненье от сладкого млека пылающих уст,
от безумных тамтамов, от ночного биения крови,
От нутра, где кишит раскаленная лава,
От страсти к Ноливе — Во имя моего черного Народа.
Число произведений о Чаке особенно увеличивается с шестидесятых годов. Сейду Бадиан, драматург из Республики Мали, в 1961 году издал пьесу «Смерть Чаки». В 1971 году своего «Чаку» опубликовал известный гвинейский историк и писатель Джибриль Тамсир Ниань. В 1972 году появилось сразу два произведения под одинаковым названием «Амазулу» («Зулусы»), Одно вышло из-под пера дагомейца Кондотто Ненекхали-Камары, второе написал тоже автор из Западной Африки — Абду Анта Ка. Роман «Ассегай» южноафриканца Кини Мак-Менеми опубликован в 1973 и переиздан в 1975 году.
Пьесы о Чаке идут в самых разных странах.
Появляются даже специальные статьи об образе Чаки в африканских литературах[9].
Молодые африканские историки тоже тянутся к этой теме. Когда в Восточной Африке возник сравнительно крупный исторический журнал, то статья о Чаке оказалась в одном из первых же номеров[10].
Мысли в этой обширной литературе высказываются, конечно, довольно пестрые. Прежде всего Чака стал олицетворением силы африканских народов, их готовности идти на жертвы ради единства и самостоятельности. По временам звучит и идея, иногда именуемая в Африке «антирасистским расизмом». Слышится и афроцентризм в противовес европоцентризму. Большинство современных авторов стремились не к тому, чтобы найти и собрать новые материалы о Чаке, а хотели в его образе воплотить свои сегодняшние идеи.
Что же касается западноевропейской литературы, как научной, так и художественной, то в ней Чака долгое время представал как тиран из тиранов, злой гений народов Южной Африки, и больше всего своего собственного народа — зулусов.
Эту точку зрения можно было встретить и в многотомной «Кембриджской истории Британской империи», и в претендующих на солидность монографиях, и в университетских пособиях, и, конечно, в учебниках, написанных для африканских школ в колониях. Неизменно приводилось число людей, павших жертвами войн Чаки. В разных изданиях оно колебалось между одним и двумя миллионами, то есть, весьма вероятно, превышало общую численность населения тех земель, которые были основной ареной деятельности Чаки.
Даже Брайант, относившийся к зулусам с искренней теплотой, все же писал о Чаке как об олицетворении зла.
Райдер Хаггард в известном романе «Нада» вывел Чаку безумцем, страдающим манией истребления людей.
Такая трактовка образа Чаки как бы оправдывала приход колониализма в Южную Африку. Ведь если там царили чудовищные порядки, то европейцы совершали благое дело, явившись и взяв африканцев под свою опеку.
Этот взгляд повлиял и на некоторых африканских авторов. Томас Мофоло в романе «Чака» все-таки писал прежде всего о беспощадности, о бессмысленном истреблении людей.
Судя по откликам печати, такое отношение проявилось и в многосерийном фильме «Зулус Чака», поставленном на деньги Южноафриканской радиовещательной корпорации в 1987 году — к двухсотлетию со дня рождения Чаки (правда, дата эта отнюдь не бесспорна).
Основанием для такой трактовки образа Чаки был завершающий период его правления, особенно самый последний год, когда Чака действительно превратился в деспота, истреблявшего людей. Тогда против него и возник заговор двух его сводных братьев и главного советника, и 24 сентября 1828 года он был убит.
Мы не знаем, как был организован тот заговор и что думали заговорщики. Может быть, им созвучны были помыслы римлянина Брута? О них мы тоже ведь знаем не так уж много, разве что слова, которые вложил в уста Брута великий Шекспир: «Я любил Цезаря, и я его оплакиваю. Он преуспевал в своих начинаниях, и я радовался. Он был отважным, и я его чтил. Но он был деспотом, и я его убиваю».
Зулус Альберт Лутули (1898—1967), генеральный президент Африканского национального конгресса и первый африканец — лауреат Нобелевской премии, считал, что в последние годы жизни Чака утратил поддержку своего народа: «Чака умер, не оплакиваемый своим народом, который он вывел из тьмы»[11].
Уставшие от недавних ужасов зулусы не воспрепятствовали свержению своего прежнего кумира. Не воспротивились даже тому, что Дингаан, брат Чаки, обагривший свой ассегай братской кровью, стал новым правителем страны. Устранение Чаки явилось протестом против жестокостей последних лет, но отнюдь не против основных направлений его деятельности. Дингаан отказался от бессмысленных кровопролитий, но продолжал дело объединения зулусов и создания начал государственности.
Чака, несомненно, был жесток, но в спорах о нем его жестокости нередко приравнивают к кровавым преступлениям диктаторов XX века. Это, разумеется, абсолютно неправомерно. Чака принадлежал
