представить себе, к каким опустошениям могут привести малярия и дизентерия, ведь до этого его воины отличались идеальным здоровьем. Он решительно отказался верить донесениям о том, что они были выведены из строя болезнями, и предпочитал думать, что причиной всему голод. Но в том, что они голодали, виноваты сами воины, ибо, будь они мужчинами, они научились бы жить во вражеской стране.
— Почему враги живут и остаются здоровыми? — спросил Чака у оставшихся в живых Ин-Дабанкулу, выстроившихся перед ним. — Потому, что у них есть еда. Только ваши беспомощность и трусость помешали вам выбить педи-суто из их убежищ в скалах, где вы нашли бы сколько угодно провианта. Я не говорю о свази — это настоящие воины, к тому же они засели на вершинах неприступных гор, и справиться с ними невозможно. Но педи-суто, которые живут в своих норах с жиряками и их блохами, вообще не могут считаться бойцами. Скалы и пещеры, где они укрываются, не настолько грозное препятствие, чтобы его не могли преодолеть решительные воины. В худшем случае в вас стали бы бросать камнями, но это детская игра. Она не идет ни в какое сравнение с убийственной тактикой свази, которые скатывают целые глыбы с длинных и крутых склонов. Было бы безумием атаковать свази, занимающих такие позиции, но было трусостью не нападать на педи-суто. И эта ваша трусость привела к голоду, который ослабил вас. А потом педи со своими жиряками вышли из нор, чтобы поглядеть на вас, и не испугались, убедившись, что вы больше не зулусы. Они осмелели, как смелеют жиряки в отсутствие людей, напали на ваш лагерь в открытой местности и перебили большую часть войска, словно это была толпа женщин. У меня глаза болят от горя, когда я смотрю на тех самых Ин-Дабанкулу, которые громче всех кричали, требуя, чтобы я повел их по тропе войны. Ваш полк просто пузырь, наполненный воздухом и словами. Теперь, когда ни того, ни другого не осталось, он сжался настолько, что на вас тошно глядеть: гордый полк превратился в роту, в жалкий пучок общипанных перьев. И все это напрасно!
Затем Чака повернулся к Мбопе, державшему королевский каросс из глянцевитых леопардовых шкур.
— Дай мне каросс, чтобы я мог спрятать свою голову и глаза и не видеть тех, кто опозорил зулусов. А потом уведи этот ни к чему не пригодный сброд, и пусть их всех побьют камнями. Тот, кто боится копья, от копья и погибнет, а кто боится камней — умрет от них. Уведи всех.
— Байете! — приветствовала его обреченная рота. Чака же накрылся с головой кароссом. Не произнеся больше ни слова, осужденные, печатая шаг, отправились на казнь.
Мдлака сделал все возможное, чтобы защитить своих воинов. Он взял на себя ответственность за все, в чем они могли провиниться, и прямо сказал Чаке, что следует покарать главу заблудшего семейства, а не безвинных детей, только выполнявших приказы отца, в данном случае его, Мдлаки. Но все было напрасно. Чака находился в дурном настроении. Не говоря уже о судьбе полка Ин-Дабанкулу и провале похода в целом, он был крайне раздражен тем, что Баренд Барендс и его гриква смогли уйти, потеряв всего лишь трех человек. Кроме того, он все еще переживал гибель Мгобози.
Вместе с Мгобози не стало смягчающего влияния, которое он оказывал на Чаку. А незадолго до этого умер Мбикваан; в свое время Чака сделал его вождем, или королем, мтетва. Это был тот самый добрый человек, которого Чака некогда послал к белым. Именно он проводил их в ставку своего повелителя, когда они впервые проникли в страну зулусов. Таким образом, Чака лишился и сдерживающих советов этого человека. Из всех тех, с кем дружил Чака, когда служил в армии мтетва, оставались еще только Нгомаан, ставший премьер-министром, и Пампата. Нанди же находилась в своем краале и была поглощена тем, что тайно нянчила внука.
Глава 23
Смерть Нанди
Хотя Нанди приняла все меры предосторожности, чтобы скрыть существование, или, вернее, происхождение мальчика, родившегося у Мбузикази, любовь к малышу, являвшему собой точную копию Чаки, толкала ее на множество необдуманных поступков. Она любила этого мальчишечку еще больше, чем сама Мбузикази. Нанди никогда не была так счастлива, как в те минуты, когда ласкала его, называя «Бычком» и другими нежными именами. Она настояла на том, чтобы самой научить его говорить и ходить, и буквально визжала от восторга, когда он лупил ее деревянной ложкой для каши, которой любил играть.
Зная, что Чака находится большей частью в своем новом краале Дукузе на расстоянии пятидесяти миль от нее, Нанди стала позволять себе все большие вольности, наслаждаясь счастьем, которое давал ей первый и единственный царственный внук. Она не принимала в счет детей своего младшего сына Нгвади, которого родила после того, как, оставленная Сензангаконой, вышла замуж за Гендеяну, человека, увы, некоролевской крови.
В конце концов до ушей Чаки стали доходить разные слухи, и он решил проверить их лично. В подобных случаях он появлялся на месте, где хотел провести расследование, почти без свиты и совершенно внезапно — для Чаки ничего не составляло отшагать за одну ночь миль пятьдесят. Уже одно это отличало его от большинства вождей, не говоря уже о королях, которые обычно не утруждали себя ходьбой и еще в молодости заплывали жирком.
И вот однажды утром Чака оказался на пятьдесят миль ближе к Нанди, чем она предполагала, и спокойно вошел в ее крааль — Эмкиндини. Пройдя через проем в тростниковой ограде, опоясывавшей внутреннюю часть двора, он увидел, что Нанди, освещенная утренним солнцем, скачет вприпрыжку с юным Бычком. Рядом стояла Мбузикази.
— Привет тебе, мать!
Внезапное появление Чаки очень озадачило Нанди, но она спокойно ответила:
— Привет, дитя мое!
— Ты, видно, очень привязана к этому ребенку. Скажи, пожалуйста, чей он?
— Это мой внук, — решительно ответила Нанди.
— Как? Он, верно, из детей Нгвади — не мог же родиться ребенок у моей сестры Номц'обы?
— Нет, это внук, которого я так долго дожидалась. Его родила от тебя Мбузикази.
— Мамо! — сказал Чака с деланным удивлением. — Понимаешь ли ты, что говоришь? Как это могло произойти?
— Это лучше знать тебе с Мбузикази. Теперь всякий может видеть, что ты мужчина, потому что этот Бычок — вылитый ты. И такой же бесстрашный.
— А почему ты думаешь, что он бесстрашен, мама?
— Попробуй-ка отнять у него ложку. Увидишь, что будет.
Чака приблизился к ребенку и сделал вид, будто хочет отнять ложку. Но мальчик угрожающе поднял ее, глядя на пришельца пристальным, враждебным взглядом.
— По крайней мере он смел, — признал Чака с невольным восхищением, — Но пройдет немного времени, и, достигнув зрелости, этот бычок бросит вызов старому быку. Не знаю, что с ним делать. Ведь Мбузикази не королевской крови, да к тому же я не хочу признавать, а тем более провозглашать его моим наследником. Лучшее место для наследников — в земле.
— Неужели ты уничтожишь эту радость моей старости, — встревожилась Найди, — и в то же время пренебрежешь гораздо большей опасностью, которую представляют твои братья Дингаан и Мхлангана, а также эта злобная вкрадчивая гиена Мбопа? Убей всех троих, но не трогай невинного младенца.
— Нет, мама, ребенок в безопасности, хотя бы потому, что доставляет тебе радость. К тому же я не убиваю храбрых. Что до моих братьев, то как могу я уничтожить детей моего отца?
— Ты не хочешь замечать действительную опасность, — грустно сказала Нанди и заплакала. — Я-то по крайней мере знаю, что с этого времени над ребенком нависла угроза со стороны твоих братьев и Мбопы. Разреши мне отослать его подальше, ибо, как я ни люблю его, мне важнее знать, что он в безопасности.
Чака взял сына на руки, долго и серьезно рассматривал его, потом перевернул и обратил внимание на пучок волос, росший у мальчика на затылке. Совершенно такой же был и у него. Во время осмотра ребенок
