– Все детали тебе лучше обговорить с сэром Найджелом, – ответил мне Апостол.
– Если это все, то я пойду готовиться дальше.
– Да, это все. Можешь быть свободен.
Я встал и вышел, не попрощавшись. Это считается плохой приметой – прощаться перед заданием. Впрочем, наплевать. И на приметы, и на всемогущего Биллингема.
Я хотел сразу пойти к сэру Найджелу, однако передумал. У моего шефа наверняка забот и без меня хватает. А я и так проживу. Не впервой мне работать в нештатной ситуации. Я вспомнил, как несколько лет назад был вынужден прикинуться угонщиком самолета, чтобы застрелить больного пассажира в последней стадии заражения. Агенты нашего бюро потом сымитировали мою смерть при штурме самолета парнями из управления по борьбе с терроризмом и вывезли меня, как и положено покойнику, в пластиковом мешке для трупов. Да и сегодняшний денек уже в более чем достаточной мере проверил мои нервы на прочность. Во всяком случае, мне еще никогда не приходилось работать в такой ситуации, как сегодня. И все-таки я сделал то, что планировал, и сумел вернуться. А значит, и с делом Браунлоу справлюсь, каким бы необычным оно ни было бы.
Поэтому я спокойно вернулся в свой кабинет и занялся тем, что растолкал по его углам все предметы, которые не должны были попасть на глаза кому-то, кто вздумает зайти в кабинет в мое отсутствие. Все-таки хорошо, что я наравне с начальниками пользуюсь привилегией сидеть в кабинете, не имеющем ни микрофонов, ни скрытых видеокамер, ни «закладок» в электронных дверных замках. Иначе у меня были бы большие проблемы с проведением сегодняшней операции. Впрочем, с моими талантами я бы все равно что- нибудь придумал. Но как все-таки хорошо и гладко все прошло. Комар носа не подточит. Осталось только уничтожить следы моей деятельности.
Грязный костюм я разрезал на полосы в бумагорезке и спустил в мусоропровод в конце коридора вместе с присосками и ободранными туфлями. Хорошо, что меня никто не видел, пока я нес охапку обрезков. Кажется, я стал беззаботен, как клинический идиот, а для палача это прямой путь в могилу.
Ультразвуковой разрядник я спрятал в ящик письменного стола, а листки с незаконченной поэмой Хамнера – в потайной кармашек пиджака. Последнее, кстати говоря, тоже было очень опасно и неправильно, но мне почему-то не хотелось выкидывать последнее творение «самого перспективного молодого поэта Великобритании». Затем я еще раз осмотрел кабинет, запер его и отправился в тир.
В тире я прошел в одну из кабинок, где палачи развлекались обычной стрельбой. Практически нам редко выпадает возможность пострелять на задании, однако теоретически любой из нас должен хорошо стрелять, а потому палачи довольно часто приходят в этот зал с движущимися пластиковыми манекенами.
В этом отделе уже был кто-то из знакомых мне сотрудников класса А. Поскольку правила организации запрещали близкие отношения между сотрудниками, то мы лишь холодно кивнули друг другу. Я молча вытащил автомат, разложил на стеллаже запасные магазины и принялся расстреливать пластиковые фигуры.
– Опять взялся за своего ветерана? – спросил мой сосед в перерыве между двумя автоматными очередями. Кажется, его звали Джимми.
– Да, – коротко ответил я. Ни у него, ни у меня не появилось желания продолжить беседу, и мы вновь принялись расстреливать беззащитные фигуры.
Этим я и занимался, спокойно и методично, старательно гоня из головы любые мысли, до тех пор, пока не пришло время идти к сэру Найджелу.
– Я прибыл, сэр, как вы и приказывали, – сказал я, входя в кабинет сразу после стука в дверь.
– Твоя манера входить, не дождавшись приглашения, действует мне на нервы, – сказал мой шеф. – Тем более что она все более превращается в привычку.
– Что ж поделать, у каждого свои недостатки, а что касается нервов, то на меня изрядно подействовала беседа с Биллингемом. Он меня здорово напугал, – пробурчал я, решив опустить прелюдию и перейти сразу к делу.
– Он объяснил, в каких условиях тебе придется сегодня работать? – спросил Лысый Дьявол.
– Разумеется, – ответил я, усаживаясь в кресло. – Долго объяснял, как мальчишке, что это чрезвычайная ситуация, что мне придется работать без прикрытия, без ксивы, в непривычных условиях.
– Он старался лучше сделать свое дело.
– Я это прекрасно понимаю, но не стоит говорить в тоне старого школьного учителя с лучшим сотрудником бюро.
– От скромности ты не умрешь, – проворчал сэр Найджел и перебросил листок на своем настольном ежедневнике. Он всегда так делал, когда был раздражен. Однако ни в голосе, ни в чертах лица это раздражение никак не проявилось. Мой шеф так хорошо умел скрывать свои чувства, что поспорить с ним в выразительности мог разве что каменный идол с острова Пасхи.
– Ложная скромность порождает некомпетентность, а верная оценка своих сил и возможностей способствует наилучшему выполнению задания, – ответил я, глядя прямо в глаза шефа.
– Опять горячишься, – укоризненно сказал сэр Найджел и покачал головой.
– Я не горячусь, мне уже поздновато это делать, как и влюбляться, просто меня это раздражает, – сказал я и посмотрел на серые тучи за окном.
– Я тебя понимаю, но, к сожалению, обстоятельства вынуждают нас поступать таким образом.
«Да только каждый сам принимает решение. Но я свое уже принял», – подумал я, а вслух сказал:
– Будут еще какие-нибудь сюрпризы, или это пока все? Лучше рассказывайте сразу.
– Да нет, – ответил мой шеф. – Больше ничего такого. Пока.
«Что значит эта фраза? Что он задумал и что знает?» – подумал я и спросил:
– Что значит пока?
