— Опередили нас? Но кто?.. Опять же: если нохчи, то почему тело? Да и наши бы так не бросили… Да и откуда здесь наши?
— Мистика…
— Послушай меня, брат Дробязко! Давай-ка, мы ничего никому сообщать не будем. Награду то ли получим, то ли нет…
— Ага, жди.
— А из-за оружия этого сраного, вернее, его отсутствия, нас с тобой Особый отдел затаскает. А то гляди и ФСБ подключат, тогда вообще мало не покажется.
— Согласен. Но бойцы проговорятся, слухи пойдут.
— Надо припугнуть.
— Ладно, зови людей, пусть могилу капают.
— Зачем?! Так бросим. Он тебе нужен?
— И правда! Тогда бери документы и отходим.
— Да нет у него ничего в карманах. Пустота абсолютная.
— А, может, он и не снайпер. Просто мины хотел поставить, а?
— А где тогда мины?
— Поставил…
— Хватит ерунду молоть. Если это был не снайпер, то мы скоро это узнаем!
Неделю после этого на блокпосту царило благодатное спокойствие. Конечно, ведь не считать же за раздражители отдаленную канонаду, или утренние обстрелы Бамута из «Градов». Периодически город бомбила авиация, но для бойцов на блоке это означало не более чем красочное представление. Главное, снайпер больше не появлялся, а значит, уже можно было, не таясь, закуривать, включать освещение в кабинах, и осуществлять прочие демаскирующие мероприятия.
В течение этой недели лейтенанты и прапорщик успели переругаться из-за оставленного тела. Прапорщик кипятился, доказывал, что чуть ли не его лишили заслуженной награды, на что Саблин едко и резонно возразил, что они оба вообще ни при чем, а вся слава должна была достаться ему: его расчеты сработали безупречно. Он за наградами не гонится, и они тоже могут отдыхать. В конце концов, ругаться им надоело, и они помирились.
Каждый день прапорщик уезжал на базу за питанием: привозил баки с едой, из-под полы — водочку. Однажды привез автотелевизор, готовую самодельную антенну оставили предшественники, подключились, и вообще служба пошла весело.
Весело-то весело, но война войной. Лейтенанты больше таких ляпов, как в первые дни, не допускали: всю ночь напролет обходили посты, всматривались биноклями в темноту ночи, и настоятельно советовали часовым прислушиваться к звукам. Новости с базы прапорщик привозил такие, что расслабляться не хотелось: то колонну сожгли, то мины поставили и кто-то подорвался, то на блокпост напали и всех перебили. Почти то же самое бубнили по всем каналам новостей по радио и телевизору. И в довершении всего память о Хавчике так скоро выветриться не могла — особенно у Рыжего и Саши Куценко.
Глава 4
В ночь с первого на второе июня Саша обозревал свою зону ответственности в ночной прицел. Не сказать, что видно было как днем — это не правда, но все равно кое-что разглядеть было можно. Глаза «замыливались», и периодически снайпер опускался на бетонный столб, заменявший часовым скамейку, и бездумно смотрел в ночное небо. Вот так он смотрел в него дома, когда еще ходил в школу, и даже в город без родителей ни разу не ездил.
Саша вздохнул, снова занял позицию, и прильнул к окуляру.
«Ого! Что-то шевельнулось. Или показалось? Нет, опять шевелится. И приближается! И еще что-то шевелится! Никак нохчи ползут?»
Саша растерялся; что делать — бежать звать командира, объявлять тревогу, открывать огонь? Но долго думать, наверное, было некогда.
«Сейчас я открою огонь: поднимется тревога, прибежит летеха, и все будет олл райт», — после невероятного по удаче похода за винтовкой Саша чувствовал большой подъем, и быстро подавил растерянность, приняв, как он думал, самое оптимальное решение. С изумлением он обнаружил, что давно забытое им предвкушение, которое, казалось, навечно осталось в любимом тире, вновь волной пошло по телу. Он даже развеселился: зацепил на мушку первую фигуру, и начал плавно нажимать на курок. Выстрел — пламя — отдача — есть!
Тишина исчезла, как будто ее и не могло быть на этом свете: противник открыл огонь.
Их было много, скорее всего, у каждого на спине прикреплено по «Мухе», не считая гранатометчиков, и подготовленные снайпера. Они не успели подобраться на линию броска гранаты, но и того, что творили они своими гранатометами, было более чем достаточно.
В окружившем его реве и вое Саша не слышал команд, не замечал, что творится у него за спиной: он наслаждался. Он слился с винтовкой в одно целое; чудилось, будто она сама находит цель, а Саша только нажимает на курок и меняет обоймы.
«Один — готов, второй — готов; ага, гранатометчик… Да, есть! Еще один… Опля! Пятый — готов».
За спиной заработал миномет — один. Непонятно было, насколько точно он кладет мины, но огонь нохчей слабел, они отступали.
«Седьмой — готов!» — Саша с сожалением опустил винтовку и сполз на столбик. Только сейчас он почувствовал ноющую боль за ухом, и немного липкой крови.
— Надо же! А я ничего и не заметил: откуда это у меня? — возмутился Саша. Он оглянулся: блокпост был освещен. Горели две машины. Сразу же пропала приятная усталость, и появился страх — не Борина ли машина горит? Как же винтовка? Он вскочил на ноги, но остался на месте: не Борина.
— Рыжий! Рыжий!! — позвал он.
Рыжий молчал.
Утром блокпост представлял из себя картину, достойную кисти самого Верещагина.
У въезда стояли танк и два БМП-1, присланные на подмогу типично по-русски — через несколько часов после события.
Укрепление на верхушке кургана снесло прямым попаданием, мертвый солдат лежал под разлетевшимися цинками с землей. Черные остовы сгоревших машин напоминали скелеты доисторических ящеров. Одного из минометов не было: его искореженные составные части разбросало по всему блоку.
На разложенных плащ-палатках уцелевшие бойцы укладывали в один ряд тела тех, кому в этом бою повезло намного меньше. И таких было немало. Очень жаль, но немало. Среди них был Рыжий. Саша Куценко стоял над его головой на коленях и бесцельно качался из сторону в сторону. Вместо нормального звука из горла слышалось только хриплое:
— Ы-ы-ы-ы….
Посреди плаца начальник штаба внимательно слушал обгоревшего и перевязанного лейтенанта Дробязко.
— Товарищ майор! Из командного состава убит прапорщик, Саблин, похоже, контужен, ничего не слышит, но внешне повреждений нет. Из личного состава убито семь человек, одиннадцать ранено. Две машины уничтожено, один миномет тоже.
— Что, тоже?
— Уничтожен.
— Противник?
— Всю ночь вели обстрел местности из всех видов оружия. Забрать они никого не могли. Утром я насчитал девять трупов. Раненые могли уйти.
— Да, могли… Лейтенант, сколько у вас осталось боеспособных?
