— Ну и?.. — спросил я.
— Мы сходим с утреца — пока все спят.
— Кто это — мы?
— Я, Рамир, Пимон и Алиев. Там обязательно должна быть мука, а может и еще чего съедобного. Лепешки будем печь. Наедимся!..
Мысль показалась мне заманчивой. Сходить что ли вместе с ними? Или пусть сами сбегают, а я, если что, буду Лебедеву или Косачу зубы заговаривать. Или не стоит? Может быть, это отсюда кажется близко, а на самом деле далеко, полдня только в одну сторону идти надо.
Спрашивать разрешения у Лебедева — смешно. Если не разноется насчет мародерства, что, впрочем, маловероятно, то уж почти все продукты заберет себе — это стопроцентно. Я эпизод с коровой хорошо запомнил.
— Я поговорю с Рацем, и если он согласится, то завтра утром сходите.
— А если не согласится? Может мы сами? Типа, сюрприз сделаем?
— Никаких сюрпризов от командира батареи. Ты, Папен, смотри сам себя не обхитри… Да не думай, Рац согласится — это не проблема… Смотри сам не свисти никому. И остальным передай, чтобы держали язык за зубами.
— А то! — блеснул белыми зубами на черном лице «негритянин», и свалил.
Я попробовал пожевать пшенку. Но с пересохшим горлом твердые куски разжевывать было проблематично. Я накрыл котелок крышкой, поставил его у входа, и полез внутрь палатки — к мирно сопящему Васе.
Изложение предложения Папена для Васи заняло у меня пару минут. Примерно столько же времени Рац обдумывал ситуацию, ковыряясь спичкой в зубах. Меня почему-то разбирал смех от мысли, что он там выковыривает? Можно подумать, пшенка застряла. Или он со вчерашних шашлыков до сих пор что-то во рту имеет?
Не прекращая перекатывать спичку из одного угла рта в другой, Вася однозначно высказал одобрение проекту. Но внес важное дополнение:
— Пусть уж тогда и одеяла с матрасами принесут — если найдут, конечно.
Я крикнул Папена, и он появился так быстро, что я даже подумал, что он сидел у палатки, только этого вызова и ожидая.
Папен вопросительно уставился на нас. Вася жестом посадил его на сваленные в кучу броники, и начал инструктировать. Сержант послушно, как дрессированный слон, качал головой, но запоминал ли он хоть что-нибудь из сказанного, сказать было трудно. Внезапно Вася умолк, и попросил Папена повторить последнее предложение. Папен покряхтел, но общий смысл передал верно. Тогда Рац задал ему еще пару вопросов, и тоже получил достаточно вразумительные ответы.
Мы переглянулись, и я поднял вверх большой палец.
— Тогда так, — сказал Вася, — завтра рано утром выдвигаетесь. И не позже 12 часов должны быть здесь… Часы есть?
Папен развел руками. Вася поморщился:
— Ладно, дам свои. Пока свободен.
Я напомнил Рацу о предстоящем вечернем рауте.
— Да помню я, помню! Опять пешком тащиться…
— Хинкал. Водка. Молчанов. — Это уже я практически цитировал братьев Стругацких и их чудесную повесть «Понедельник начинается в субботу».
Вася тоже читал эту книгу, но очень давно. Поэтому юмора не оценил, а повернулся на другой бок и снова засвистел носом. Я же полез наружу позагорать.
Блокпост жил обычной утренней жизнью. Орал прапорщик; с топотом носились пехотинцы; загорали зенитчики, делал дыхательную гимнастику Косач. Верхушку горы, где обитали небожители Поленый и Маркелов, привычно окутывал туман.
Я расстелил бушлат и улегся на живот, подставив спину для обработки ультрафиолетовым лучам.
— Пора, — потрепал меня за плечо Вася.
В палатке было сумрачно, в нее осторожно пытались пробраться языки тумана. Я спросил, сколько времени, и прищелкнул языком:
— Слушай, а как же мы вернемся? Ведь это с ночевкой надо?
— Я договорился с Лебедевым. У нас Логвиненко зайдет, посмотрит. Ему пару раз за ночь зайти не трудно. Он все равно ночью не спит.
— А почему это он ночью не спит?
— Во-первых — «сова». А во-вторых, за день так высыпается, что ночью уснуть уже не может… Да ладно тебе, заладил — почему, почему? Хочешь оставайся!
Ну уж дудки! Оставаться я не хотел. Мне желалось в теплую, дружескую атмосферу хорового пения и спиртных напитков, остроумия и веселья. Торчать одиноко всю ночь на знакомом до боли душевной пятачке я не желал. В то, что на нас нападут, как-то никто уже не верил. Причем трудно сказать — почему? Олимпийское спокойствие шло откуда-то сверху, а там, понятное дело, виднее, поэтому нижние чины, и мы в том числе, почувствовали некоторую расслабленность.
Ходить друг к другу в гости становилось хорошим тоном. В частности, третий блок и ПХД активно обменивались дружественными визитами; а мы — чем хуже? — налаживали постоянные контакты с блоком вторым. Лебедев никуда не ездил, потому что ему и здесь было хорошо. Как я чувствовал, они с Косачем спелись ни на шутку, и им вдвоем было хорошо друг с другом…
Ну что же — раз отпустили, надо идти. Я надел бронежилет, взял автомат, и отправился вслед за Рацем к нашему импровизированному КПП. Вася успел проинструктировать Солоху о том, что и как тому надо делать в случае чего, и мы пошли вместе с легким сердцем. При чем через некоторое время сообразили, что автоматически идем в ногу, хотя под ногами было довольно много самых разных камней. Я засмеялся.
Спуск занял у нас несколько больше времени, чем обычно. Дело в том, что по дороге мы обнаружили маленький огородик. Он находился несколько в стороне от привычных, наезженных и нахоженных путей, а потому уцелел от беспощадного набега наших «варваров». По всей видимости, огород был посажен владельцем сгоревшего домика. Того, который мы сожгли в первые дни по приезду. И хотя культурные растения в результате таких печальных событий остались без присмотра, благодаря обильным осадкам, теплому воздуху и жаркому солнцу, они более — менее выросли.
Мы с Васей внимательно осмотрели весь участок, радостно восклицая при каждом новом обнаруженном культурном виде: моркови, петрушке, свекле, луке. Я наткнулся даже на картофель. И горько усмехнулся — вездесущий и неистребимый колорадский жук деловито пожирал листья.
— И сюда забрался, сволочь! — вслух сказал я.
— Кто сволочь? — спросил Вася.
Я показал ему вредителя. Рац засмеялся.
— Надо будет потом Папена сюда прислать.
— Слушай, давай лука надергаем, и Игорю принесем! И петрушки. И морковки… Что мы, в самом деле, как бедные родственники ходим?
Мы нарвали столько, сколько могли унести в карманах, и отправились дальше очень довольные собой. Конечно, если бы мы и ничего не принесли, Молчанов бы тоже нас не выгнал. Но прикалывался бы долго. А теперь и мы могли кое-что ответить. Кроме того, где-то в глубине души теплилось радостное предвкушение — что принесут участники «похода за зипунами»?
Звучит несколько странно, но никакого беспокойства мы не испытывали. За эти недели в той стороне, куда отправились наши бойцы, мы не видели ни одного чеха. Как-то и в голову не приходило, что они могут скрытно перемещаться, так, что мы их не видим; сидеть днем в этих самых кошарах. Да мало ли!
Ну, если бы мне было лет тридцать, я бы, наверное, и задумался над этим. Но в свои двадцать три года подобные сомнения меня не посещали. Даже более того, если бы наши наткнулись на чехов, и что-то там сделали, я бы преподнес это как достижение. Разведпоход, или что-то в этом роде. Трудно сказать, чего в этом было больше — самонадеянности, глупости, циничного расчета?
Но ни я, ни Вася — мы были ни одни такие. При некотором размышлении, я точно могу сказать, что в такой же ситуация точно также, или хотя бы очень похоже, поступили бы и Сэм, и Логвиненко, и Рома Инин.
