«Ну вот», — подумал я, — «начинается. Сначала мины легкие, противопехотные, потом чего покруче, а потом и обстрел может начаться». Я передернул затвор, и снова поставил автомат на предохранитель.
Внимательно наблюдавшая за мной молодежь тоже лихорадочно защелкала затворами. Глядя на такое дело, я только и смог им сказать:
— Вы только потом не забудьте, что у вас патрон в патроннике, а то перестреляете друг — друга, бойцы Красной армии, ё-моё.
Они дружно закивали головами, а водила только зевал. Он не принял участия во всеобщем оживлении, наверное, решил, что в его толстой шкуре застрянут любые пули и осколки.
Туман за пределами машины усиливался. А сырость заползла и вовнутрь.
Часть 2
Приехали мы, как это обычно водится, совершенно неожиданно. Я-то думал, что это обычная остановка, спокойно, не дергаясь, сидел на своем ящике в полубессознательной задумчивости, а тут в кузов Асланбек просунул свою бородатую голову, и сказал голосом мальчика из знаменитого советского фильма про пионерлагерь:
— А что это вы тут делаете, а? Приехали. Вот вам и Харами.
Мы выскочили наружу, и я обалдел. Если кто-то подумает, что я лишился дара речи от неземной красоты перевала, то глубоко ошибается. Обалдел я от того, что ничего не было видно. Стена тумана уже на расстоянии в десять пятнадцать метров отрезала мир напрочь. Я не мог определиться, где я, где все, куда двигаться? Мое воображение поразила густая, как-то особо сочная и зеленая, трава, которая была вся в капельках воды. Пять минут побродив по ней, я почувствовал, что берцы намокли. Мои юные дальневосточники с такими же неврубающимися лицами бродили вокруг «технички», стараясь далеко не отходить.
Я все же побрел на шум, и вышел на майора Раджабова — командира сводного батальона. Он вертелся на одном месте, и непрерывно отдавал какие-то указания подбегавшим людям. Но ни одного знакомого лица я среди них не разглядел. В основном это были папоротники, да еще из 1-го батальона, а там я не разбирался.
Улучшив момент, я рискнул напомнить о себе.
Майор, увидев меня, слегка озадачился.
— Шевцов уже уехал, — сказал он скорее себе, чем мне, — но Рац крутился где-то здесь… Вот что — как только он появится, я его за тобой отправлю. Ты, кстати, где?
Я повернулся, чтобы указать на «техничку», но она исчезла в тумане с концами. Я махнул рукой в ту сторону, откуда появился, и пояснил:
— Тут рядом, в «техничке», но только за туманом не видно.
— А ладно, найдем. Короче, сиди и жди.
Спихнув с себя груз принятия решения, я вернулся к машине. И вовремя, толстый водила, обладатель развитого обоняния, учуял-таки запах кухни, и набрел прямо на гречневую кашу с мясом.
Когда он об этом сказал, уже уписывая ее за обе щеки, я почувствовал, что не жрал весь день, а все мои запасы остались в той, другой «шишиге», у Пятницкого.
Хорошо, что из дальневосточников пара человек была из тех, кого всегда отправляют на кухню. Не те, кто там постоянно ошивается — из приблатненых, а те, кого посылают что-то достать — «а не то…».
Одного бойца звали Толей Романцевым, а второго — Аликом Алиевым, из русских азербайджанцев. Как он вообще попал в армию, уму непостижимо.
В общем, они взяли котелки и отправились за едой.
Серьёзный и какой-то весь нездоровый Вася вынырнул из тумана с той стороны, откуда я его и не ждал.
— Бери своих воинов, и дуйте за мной. Ты сколько ящиков с минами привез?
Мне стало несколько неловко, хотя особой вины я за собой не чувствовал, и я ответил:
— Всего два — больше не поместилось, честное слово.
Вася понимающе покачал головой:
— Так я и думал. Ну да ладно, на первое время хватит. Давайте, цигель — цигель, айлюлю — время, время, товарищи!
Товарищи уже волокли миномет и оба тяжелых зеленых ящика. Мы все дружно — кто легче, кто тяжелее — потопали за Рацем в туман к невидимой цели.
Летом 94-го я прочитал «Туман» Стивена Кинга. Потом перечитал избранные места. Теперь вот воочию наблюдал такую плотную, непрошибаемую стену тумана. Даже передернуло всего, когда представилось, что там, в глубине неизведанного нас ждут или бесшумные щупальца, или кислотная паутина. Я непроизвольно крепче сжал автомат.
Но ни щупалец, ни ужасных пауков не обнаружилось, а появилась «шишига». Машина из нашей батареи. На секунду меня захлестнула надежда, но тут же растаяла — это была другая машина, не Пятницкого. Мои вещи исчезли где-то вместе с туманом. Вот так, сразу же с неприятностей и началось это харамийское сидение.
Кузов был пуст, похоже, что Вася специально приехал за нами. Я присел на скамью у самого края и мрачно уставился в эту серую муть. Глазу не за что было зацепиться, и до костей пробирала сырость — так отвратительно мне уже давно не было. И главное, самое главное и печальное — исчезла так тщательно сберегаемая мною водка. Исчезла безвозвратно! В тот самый момент, когда наступил час открыть ее и хлебнуть — не для удовольствия, а исключительно ради поддержания жизненных сил — в этот миг я сижу беспомощный, злой и замерзающий. Бессильно ругаюсь матом и шлю проклятия на голову Швецова.
Дорога резко пошла вверх. Настолько резко, что я даже несколько оторопел. Под таким градусом мне ездить еще не приходилось. Так ведь еще и скользко же. Я прекрасно видел, что подъем уже прорезали первые следы шин: они перемешали траву с грязью. Именно с грязью! А это означает слабое сцепление с дорогой, и при нашей технике… Если заскользим… То все.
Но ничего подобного не происходило, ГАЗ тянул уверенно и ровно, пройденные метры тут же пожирал туман, и я мог только чувствовать ту высоту, на которую мы взбирались, но никак не видеть ее.
Приближение цели обозначилось шумом двигателей, гулом голосов и стуками лопат. Все перекрывали чудно слышимые даже в такой обстановке крики Скруджева — гортанные, матерные и, похоже, не очень эффективные. Все вместе это отдавало какой-то зловещей мистикой. И без того трясясь от холодной сырости, я вообще начал содрогаться. Наступал момент истины: не лишенное некоторых приятностей путешествие закончилось, начиналась боевая работа. А в том состоянии непрекращающегося колотуна, от которого бушлат совершенно не спасал, думать о чем-то еще, кроме как «где бы согреться?» было малость затруднительно.
«Шишига» остановилась, я быстро выскочил наружу, и тут же поскользнулся. Не упал я только благодаря тому, что успел ухватиться за борт левой рукой, так как в правой держал автомат. Причиной моей беды стала обычная грязь. Ее было уже много: ее взмесили машины, солдатские сапоги и какая-то неестественная для меня водянистость воздуха. Ко всем бедам добавилось то, что день кончился, и к непробиваемому туману присоединилась темнота. Пространство прорезали отдельные вспышки фар, свет в кабинах и мелькание фонарей. Вся эта фантасмагория была посвящена одной большой цели мы окапывались.
По нервозной, близкой к массовой истерике обстановке мне показалось, что нападения нужно ждать с минуты на минуту.
Бойцы ни на шаг не отступали от меня. Оно и к лучшему — я обнаружил уже выставленный миномет. Расчет Крикунова пыхтел над оборудованием позиции, на меня они не обратили никакого внимания. Я отсчитал от обнаруженного миномета положенную дистанцию, топнул ногой и позвал сержанта Костенко — это он числился номинальным командиром расчета, который я приволок за собой.
— Здесь ваша огневая позиция. Приступайте!
