Версия Барни

автоответчике.

— Кейт, ты чудо, но я еще даже не завтракал. Давай завтра поговорим.

— Нет, сегодня вечером. А ты небось, хоть и пообещал, все равно ешь яичницу с беконом?

— Исключительно чернослив. Мюсли.

— Да уж, конечно.

Что-то я опять несу бред. Все сбиваюсь с мысли. Но это истинная история моей ин дрерд ферфален, никчемно растраченной жизни, от которой, честно говоря, остались лишь неотомщенные обиды да незалеченные раны. Более того, в моем возрасте, когда неразобранных, неупорядоченных воспоминаний больше, чем надежд на какое-либо будущее помимо поджидающей в темных кустах больницы, я и должен нести бред. Да полно, сама по себе жалкая попытка написать эту, как ее, — ну, вы поняли: историю моей жизни — уже бред. Написать, как написал Ивлин Во о своей молодости. Или Жан-Жак Руссо. Или Марк Твен в книге «Жизнь на какой-то там реке». Господь всемогущий, да я же так скоро забуду, как меня зовут!

Макароны откидывают в дуршлаг. «Человека в костюме — или рубашке? — от «Брукс бразерс» написала Мэри Маккарти. Голкипером команды «Кленовые листья» из Торонто, когда она выиграла Кубок Стэнли в 1951 году, был Уолтер Турок Брода. Либретто «Вестсайдской истории» написал Стивен Сондхайм. Вот. Взял да и вспомнил. И подсматривать нигде не пришлось. На Миссисипи, вот где! — жизнь то есть.

Итак. Сия жалкая попытка самооправдания, которое я кинулся строчить в ответ на клеветнические измышления Терри Макайвера, на самом деле пишется в слабой надежде на то, что у Мириам, когда она будет читать эти страницы, взыграет чувство стыда.

— Что за книжкой ты так увлеклась? — спросит Блэр.

— Ну, это же бестселлер! Да и критики хвалят. А вообще это мемуары единственного человека, которого я всегда любила и люблю, шмакодявка ты мелкая, шарлатан наукообразный!

Так о чем бишь я? А, о Париже.

Париж пятьдесят первого года. Терри Макайвер. Бука. Лео. Блаженной памяти Клара. Теперь, когда я открываю газету, перво-наперво смотрю индексы Доу-Джонса, потом некрологи — выискиваю фамилии врагов, которых пережил, и кумиров, которых уже нет в списке живых. Тысяча девятьсот девяносто пятый сразу пошел косить пьяниц. Питер Кук и «генерал рассерженной молодежи» Джон Осборн[77] — оба померли.

Но у нас пока что пятьдесят первый. Кимой и Мацуй (найдешь ли теперь эти крошечные пимпочки в волнах Южно-Китайского моря?) подвергаются обстрелам коммунистов [В действительности Кемой и Матсу находятся в Тайваньском проливе, и обстреливать их с материка китайцы-коммунисты начали лишь в 1958 году. После угрожающих заявлений госсекретаря США Джона Фостера Даллеса обстрелы перестали быть регулярными, их число уменьшилось до нескольких в месяц. Затем, в марте 1959-го, обстрелы внезапно прекратились совсем. Никаких объяснений не последовало. — Прим. Майкла Панофски.], и многие считают, что это лишь прелюдия к вторжению на территорию, которая все еще называется Формозой. В Америке атомная бомба еще наводит на всех леденящий страх. Сам жуткий старьевщик, я все никак не выкину брошюрку тех времен под названием «Как выжить после атомного взрыва» (издательство «Бантам», серия «Книжки-малышки»):

Написанная в форме вопросов и ответов ведущим экспертом в данной области, эта книга расскажет вам о том, как уберечь себя и свою семью от атомной бомбардировки. В этой книге вы не найдете нагнетания страхов. Наоборот, она поможет вам с ними справиться.

Обыватели вовсю рыли во дворах бомбоубежища, ящиками запасали воду в бутылках, сухие супы коробками, рис мешками, переносили туда свои собрания переваренных за читателя издательством «Ридерз дайджест» книг, не забывали и пластинки (в основном Пэта Буна) [Пэт (Чарльз Юджин) Бун (р. 1 июня 1934) выпустил свой первый знаменитый сингл лишь в 1955 году («Два сердца, два поцелуя», Дот Лейбл). — Прим. Майкла Панофски.], чтобы не так скучно было коротать недели карантина под зараженной землей. Сенатор Джо Маккарти и два его подпевалы, Кон и Шейн, рвали и метали. Под горячую руку сильно перепало Юлиусу и Этель Розенбергам, а уж Айка Эйзенхауэра к моменту выборов пятьдесят второго года любила чуть не вся страна. Еще не раздираемой склоками единой Канадой вместо премьер-министра в качестве и. о. отечески правил Луи Сен-Лоран. В Квебеке, моем любимом Квебеке, на посту премьера еще сидел головорез Морис Дюплесси, главарь шайки воров.

Утро для нашей компашки наступало поздно, а собирались мы, как правило, в кафе «Селект» или «Мабийон», где за столом главенствовал Бука, он же Бернард Москович. Читали «Интернэшнл геральд трибюн». Начинали с комиксов, затем переходили к спорту — интересовались, где и как выступали вчера вечером бейсболисты Дюк Снайдер и Уилли Мэйс. Кстати, Терри с нами не садился. Если и приходил в кафе, то усаживался один, писал комментарии к изданным в серии «Доступная библиотека» «Воображаемым беседам» Уолтера Сэвиджа Ландора[78]. Или кропал отповедь Жан-Полю Сартру по поводу его эссе, напечатанного в последнем номере «Тан модерн». Даже в те времена Терри, похоже, ничуть не беспокоило, что — как сказал Макнис [На самом деле это сказал Оден. См. «Избранные стихи». Фабер & Фабер, Лондон, 1979. —Прим. Майкла Панофски.] — «не все кандидаты проходят». О нет. Терри Макайвер всегда держался так, что хоть портрет пиши: прекрасный юноша, которому самой судьбой уготовано стать художником слова. Легкомысленного безделья не выносил. Всем нам был этаким живым укором — мы-то только и делали, что дурака валяли.

Однажды вечером я шагал по бульвару Сен-Жермен-де-Пре, направляясь на пирушку, куда Терри приглашен не был, и вдруг увидел его. Он шел впереди, замедляя шаг — не иначе как в надежде, что я позову его присоединиться к компании. От греха подальше я остановился поглазеть на книги в витрине магазина «Юн» и ждал, пока он не скроется из виду. В другой раз поздно вечером мы с Букой, оба весьма нетрезвые, болтаясь по бульвару Монпарнас, заглядывали на террасы кафе в поисках каких-нибудь знакомых, которых можно было бы раскрутить на выпивку или косячок; в кафе «Селект» мы наткнулись на Терри, который сидел и писал в блокноте.

— Ставлю десять к одному, — сказал я, — что у него записные книжки пронумерованы и каждая запись помечена датой — из уважения к будущим макайвероведам.

Терри, известный пугающей неподкупностью, на Буку смотрел конечно же косо. Ради вожделенных пяти сотен долларов Бука закомстрячил весьма пряный романчик для скабрезной серии «С книгой в дорогу» издательства Мориса Жиродье. Книгу назвал «Ванессин холмик» и посвятил ее безусловно верной жене профессора из Колумбийского университета, который завалил Буку на экзамене по курсу поэзии елизаветинских времен. Посвящение написал такое:

Похотливой Ванессе Холт,

лелея в памяти приапически страстные ночи,

посвящаю.

Мало того: Бука предусмотрительно послал экземпляры «Ванессина холмика» и своему обидчику- профессору, и декану его факультета, а также издателям «Нью-Йорк таймс бук ревью» и редактору книжной странички «Нью-Йорк геральд трибюн». Но какого они все остались мнения о романе, узнать оказалось затруднительно, так как Бука выпустил его под псевдонимом — Барон Клаус фон Мангейм. Надменный Терри вернул подаренный ему экземпляр нечитанным. «Писательство, — произнес он, — это не ремесло, это призвание!»

Как бы то ни было, но успех «Ванессина холмика» был велик, и Бука получил заказ написать еще что-нибудь в том же духе. Мы, в свою очередь, всей хеврой собираясь в «Кафе рояль Сен-Жермен» (оно давно исчезло, на его месте теперь «Le Drugstore»), всячески силились ему помочь и выдумывали разного рода сексуальные эскапады, происходящие то в спортзале, то под водой, то с