мой отдел, продвинуться по службе.
Генерал Йодль по своей привычке не дал мне определенного ответа, а мое отвращение к атмосфере, царящей в верховной ставке, тем временем росло по мере того, как все яснее становилось, что это за структура на самом деле. Йодль еще в 1938 году охарактеризовал положение ОКВ по отношению к Гитлеру, назвав его «действующим штабом» фюрера. Ныне, войдя в состав близкого окружения, он понимал под этим те подразделения отдела «Л», которые он обычно привлекал в помощь для повседневной штабной работы. В результате распад отдела, где на непостоянной основе служили лишь двенадцать – пятнадцать офицеров, продолжился, когда состоялся переезд на полевую штаб-квартиру. Сравним это с тем, что перед самой войной штат мирного времени одного только Генерального штаба сухопутных сил включал двенадцать отделов под началом пяти заместителей начальника штаба. Штат военного времени составлял около тысячи офицеров[40].
Но был и гораздо более глубокий тайный смысл в подобном толковании Йодлем названия «действующий штаб», и это стало решающим фактором во всех дальнейших усовершенствованиях методов работы в верховной ставке. Вопреки всем традициям Генерального штаба армии, Йодль по примеру Гитлера смотрел на офицеров своего штаба не как на коллег, которые имеют право быть самостоятельными в своих мыслях и решениях, вносить предложения и давать советы, а как на механизм для подготовки и издания приказов. Фон Лоссберг говорит в своей книге:
«Йодль по натуре был неразговорчив и не выдерживал длительных дискуссий. Он редко принимал чьи-либо советы. Он поручал своему штабу во главе с Варлимонтом ясно сформулированные задания; даже Варлимонт был в его глазах просто подчиненным, который не имел права действовать по своему усмотрению, на что обычно рассчитывают высшие офицеры штаба».
Но такой метод работы был не просто причудой Йодля; он полностью соответствовал концепции нового типа Генерального штаба, который Геринг пытался внедрить в люфтваффе весной 1939 года; в обоих случаях эта концепция исходила из принципа национал-социализма: безоговорочное послушание начальству и неоспоримый авторитет для подчиненных. Со стороны Йодля это было не что иное, как внедрение стиля работы Гитлера в сферу деятельности Генерального штаба; вместо хорошо испытанной в германской армии системы «постановки задач», рождался новый тип системы командования, заставляющий выполнять его волю посредством приказов, в которых прописано все до мельчайших деталей.
Природные склонности Йодля подкреплялись той дистанцией, которую, вопреки обычной практике, он установил между собой и своими подчиненными. Дистанцию физическую можно было бы измерить, например, в минутах езды, сначала в Берлине – от Бендлерштрассе до рейхсканцелярии, а затем в большинстве полевых штаб-квартир – от зоны 1 до зоны 2; можно было бы измерить ее и в часах, проведенных на борту самолета, как это бывало в 1940–1941 годах, когда Йодль проводил иногда по нескольку недель в гитлеровском логове в Берхтесгадене. Фактическое расстояние было не столь важно. Все дело в том, что по причине физической удаленности, а также потому, что Йодля это устраивало, у него все больше и больше входило в привычку самому составлять для Гитлера проекты директив, а отдел «Л» использовать только для необходимого согласования этих проектов с армией, флотом и военно-воздушными силами или, чаще всего, просто в качестве своей канцелярии[41]. По той же причине «нормальным каналом связи» с главнокомандованием отдельных видов вооруженных сил стали устные сообщения; этот канал шел в обход отдела «Л», получавшего лишь обрывочную информацию и, как правило, слишком поздно; канал начинался с Йодля и им же заканчивался, поскольку Йодль был единственным надежным источником информации о целях и замыслах Гитлера.
Другим следствием такого физического разобщения стало то, что младшим офицерам штаба было почти так же трудно встретиться с генералом Йодлем, как с самим Гитлером. С личной точки зрения большинство офицеров, включая меня, полностью оценили бесценное преимущество быть свободными от хождения на задних лапках перед Гитлером и иметь возможность работать в более здоровой атмосфере чисто военного штаба. Но с точки зрения формальной мы находились в изоляции и зачастую вне происходивших событий – факт, который в значительной степени препятствовал формированию единого оперативного штаба, столь желанного для Йодля.
Эти особенности работы штаба вызывали сожаление, но между начальником штаба оперативного руководства ОКВ и мной, как старшим офицером штаба, существовали более глубокие разногласия в сфере политики и ведения войны в целом. Слепая вера Йодля в Гитлера, выраженная в основном невоенным языком в панегириках в его дневнике, стала в конце концов полностью определять его взгляды и каждый его поступок, хотя он ни разу ни слова не сказал по этому поводу. 15 октября 1939 года, когда спор с армией относительно наступлении на Западе был в полном разгаре, он записывает в своем дневнике: «Даже если мы, возможно, и действуем на сто процентов вопреки доктрине Генерального штаба, мы выиграем эту войну, потому что у нас лучше армия, лучше вооружение, крепче нервы и решительное руководство, которое знает, к чему оно стремится». Я подобных иллюзий никогда не питал. В отношениях между двумя высшими офицерами штаба оперативного руководства не существовало фундамента в виде взаимного доверия, что позволило бы нам честно обсуждать и таким способом ликвидировать расхождения во взглядах по вопросам войны и мира или по общим направлениям ведения войны, не говоря уж о деликатной теме политики национал-социалистов как в социальном аспекте внутри Германии, так и в общем плане на оккупированных территориях. Осенью 1939 года я сделал еще две попытки повлиять на ход событий, но фактор времени и ограниченная свобода действий, предоставленная начальнику отдела в ОКВ, обрекли обе эти попытки на провал. Любыми средствами, официально и в частном порядке, я пытался уйти из ОКВ и вернуться в войска. Мне еще раз отказали на том основании, что в высшем Генеральном штабе не хватает офицеров; в конце концов осенью 1943 года Гитлер в письменной форме постановил, что на ключевых постах в личном составе штабов не должно быть впредь никаких изменений. Это касалось приблизительно двадцати офицеров ОКВ, ОКХ и ОКЛ, в основном в генеральском звании; им дали понять, что они должны довольствоваться тем, что служили в войсках в Первую мировую войну. Истинной причиной появления такого приказа Гитлера была, возможно, не просто все возрастающая «неприязнь к новым лицам», а боязнь покушения на его жизнь. Только после 20 июля 1944 года у этих офицеров появилась хоть какая-то надежда перейти на другую службу, если только перемена места не приводила их в госпиталь, военный трибунал или на виселицу. В известном упреке, что многие штабные офицеры высшего эшелона стали «штабными крысами», есть доля правды, но едва ли было бы справедливо отнести это к тем, о ком я здесь говорю.
В период между кампаниями в Польше и во Франции никакого прогресса в устранении неопределенности относительно положения ставки Верховного командования и ее обязанностей внутри структуры вермахта достигнуто не было; эти вопросы оставались так же далеки от решения, как и в предвоенные годы. Несомненно, генерал Йодль понимал, что его концепция ОКВ как гитлеровского военного «действующего штаба» полностью оправдана тем, что с начала войны диктатор посвящал большую часть своего времени военным делам, и это демонстрировал факт появления его теперь, как правило, в форме военного образца. Кроме того, всем было ясно видно, что теперь старшие офицеры ОКВ оказались максимально приближены к нему. С другой стороны, такое представление о «действующем штабе» только поощряло склонность Гитлера использовать его, даже в военное время, в качестве своей военной канцелярии, своего рода переговорной трубы, фактически машины, которая составляет проекты приказов и следит за их исполнением. Он считал, что имеет право отдавать приказы в военной сфере так же, как и во всех остальных. Возможно, наиболее яркой иллюстрацией этих странных отношений является то, что в дневниковых записях Йодля того периода едва ли найдешь хотя бы одну за те дни, когда Гитлер по каким-то причинам не появлялся на ежедневном инструктаже.
В этих условиях остальным офицерам штаба оперативного руководства ОКВ, которые не были столь явно зачарованы Верховным главнокомандующим и для которых я, как шеф отдела «Л», был самым старшим начальником, следовало осознать, что их прямой и самой неотложной задачей является укрепление организации и повышение статуса штаба ОКВ, для того чтобы он способен был удовлетворять возрастающим требованиям военного времени. Этого не произошло, и надо признать, что подобную несостоятельность нельзя сваливать ни на разногласия и трения внутри штаба, ни на продолжавшееся противостояние главнокомандований трех видов вооруженных сил. Оглядываясь назад, можно найти некое оправдание в том, что все последующие предложения по оздоровлению обстановки ни к чему не привели
