захвата Тобрука получил звание фельдмаршала, не терял времени в ожидании приказов, а по собственной инициативе уже преследовал разбитого противника в направлении Каира и Суэцкого канала. Поэтому и он, и германская верховная ставка – но не итальянцы – были полностью захвачены врасплох, когда в начале июля в разгар боев у Эль-Аламейна появились первые признаки кризиса, которому суждено было завершиться потерей всей Северной Африки.
Грандиозные победы на Востоке, в Крыму и в районе Харьков – Изюм, привели Гитлера к преждевременному выводу, что сопротивление русских значительно ослабло по сравнению с прошлым годом. Поэтому он решил, что летнее наступление достигнет своей цели «легче и быстрее», и предложил сначала не задействовать все выделенные бронетанковые формирования. Он немедленно приступил к рассмотрению дальнейших планов, в которых снова возникла «последующая операция против Москвы»[200]. Штабы ОКВ и ОКХ, естественно, испытывали общее удовлетворение тем, что после столь суровой зимы наступательная боеспособность германских войск не ослабла; тем не менее в своей оценке в целом они не были столь самоуверенны, как Гитлер. Поскольку близился конец июня, а летнее наступление еще не начиналось, мы стали задаваться вопросами, будем ли мы когда-нибудь готовы к действиям на Западе, достаточно ли Гитлер понимает стратегическую связь между Востоком и Западом и не угрожает ли война с большевизмом стать сама по себе концом. Некоторые замечания Гитлера на совещаниях в ставке зловеще напоминали заметки Геббельса марта 1942-го; записывая свои беседы в верховной ставке, он перечислил цели – «Кавказ, Ленинград и Москва» – и продолжил:
«Если эти цели будут достигнуты, то он [Гитлер] полон решимости, при любых обстоятельствах, закончить эту кампанию в начале следующего октября и заблаговременно уйти на зимние квартиры. Видимо, он намеревается создать гигантскую оборонительную линию и устроить на ней передышку в Восточной кампании… Что может означать «Столетнюю войну» на Востоке… как война Англии в Индии»[201].
Это была утопия, казавшаяся нам неосуществимой со всех точек зрения – политической, экономической и военной. В любом случае нам в Генеральном штабе эти планы были не по душе, ибо, когда все будет сказано и сделано, война на два фронта, которую мы сами и затеяли, будет тянуться вечно. Не могли мы заставить себя согласиться и с выбранными Гитлером направлениями операций, так как они представлялись нам чрезвычайно рискованными. Но как и прежде, у нас не было ни «предохранительного клапана», ни возможности реально обсудить наши сомнения и разногласия хотя бы с одним из двух генералов, стоявших во главе штаба оперативного руководства ОКВ. Особенно с Йодлем, который, следуя примеру ближайшего окружения Гитлера, излучал безграничную уверенность. Поэтому его подчиненным ничего не оставалось, кроме как ждать дальнейших событий, которые либо подтвердят правоту Гитлера, либо заставят его внести необходимые поправки и поставить в разумные границы свои планы. Никто из нас, однако, не представлял, что мы приближаемся к еще более страшному кризису, чем тот, что пережили прошлой зимой. Никто не мог предвидеть, как Гитлер использует свою власть Верховного главнокомандующего; на самом деле он оказался более властным и менее открытым для чьих-либо советов, чем прежде, и именно это сыграло решающую роль в возникновении ужасного кризиса во вторую русскую зиму 1942/43 года.
Лето 1942-го
Когда 28 июня 1942 года началось новое грандиозное наступление, Гитлер впервые столкнулся с абсолютно новыми для него обязанностями, которые он сам себе присвоил, став главнокомандующим сухопутными войсками, то есть с руководством огромными армейскими массами в чрезвычайно рискованной наступательной операции. Несколько поверхностная оценка современных историков приписала ему «способность видеть оперативные возможности» и «чутье в вопросах стратегии», выделяя его среди тех «экспертов», которые его окружали. Возможно, в ряде случаев такие качества и придавали вермахту дополнительную напористость, но теперь этого было недостаточно. Теперь ему на деле пришлось доказывать, что он обладает теми качествами, которые на самом деле встречаются и у многих невоенных людей; теперь ему действительно пришлось с головой влезть в работу, которую раньше мог поручить «экспертам»; теперь ему надо было действовать так, чтобы подгонять свои фантастические идеи к суровым реалиям жизни – главным образом к соотношению сил с обеих сторон и факторам времени и пространства.
Сомнительно, что Гитлер когда-нибудь даже задумывался о существовании таких проблем. Во всяком случае, он никогда не думал о том, чтобы пойти простым путем: проверить свои амбициозные планы и детально проработать их в ходе военных игр и командно-штабных учений, что было правилом перед всеми крупными кампаниями. Он явно считал, что достаточно коротко обсудить свои основные замыслы с группой армий «Юг», что и сделал 1 июня, не захватив с собой начальника Генерального штаба сухопутных войск. Внешне порядок действий не изменился; обычная система и рутина: как всегда, представлялись доклады, проводились совещания, отдавались обычные приказы. Хотя отныне Гитлер непосредственно отвечал за удачи и провалы армии на Востоке, он, похоже, считал вполне допустимым проводить недели, а то и месяцы в Бергхофе, при этом начальник штаба сухопутных войск оставался со всем ОКХ в Восточной Пруссии, и Гитлер видел их, может быть, раз в неделю. Напротив, устные обсуждения с генералами с Восточного фронта происходили все чаще и чаще, им практически постоянно приходилось приезжать в верховную ставку по первому требованию, как правило в критические моменты.
Нельзя сказать, что Гитлер намеренно пренебрегал своими обязанностями по управлению сухопутными войсками, – то время и то внимание, которые он им уделял, достаточны, чтобы доказать, что это не так. Тем не менее слишком заметна была разница между ним и военным командующим, который все годы службы готовил себя для столь великой ответственности и не имел никакой иной жизненной цели. Трудно было ждать от такого человека, как Гитлер, что он сможет в полной мере охватить умом всю ту работу, которую взял на себя. Помимо того что он во многом игнорировал основные принципы командования, он был к тому же перегружен другими обязанностями, да и, наконец, это было не в его характере. Из разведданных о противнике он признавал только то, что его устраивало, и неприятную информацию зачастую отказывался даже выслушать. Как и раньше, время и расстояния оставались для него лишь туманными понятиями, которым не позволено было влиять на решимость человека, знавшего, к чему он стремится. Как солдат Первой мировой войны, он считал себя опытнее своих советников по части оценки боеспособности войск, и это служило темой нескончаемых и нудных научных трактатов. Правда, в итоге все это, как правило, отодвигалось на задний план и забывалось. Он уже показал, что не понимает принципа сосредоточения сил на решающем участке с точки зрения стратегии; теперь оказался неспособным применять его и в решении тактических задач, настолько боялся поставить себя под удар где бы то ни было. Своими неожиданными авантюрными решениями он годами держал в тревоге весь мир, а теперь, когда неожиданные ситуации складывались сами по себе, он показал, что не способен принять вовремя даже самые неотложные решения. Все меньше и меньше готов он был отдавать старшим командирам долгосрочные указания и, таким образом, позволял им действовать по собственной инициативе в широких пределах. Еще в большей степени, чем в собственной ставке, он продемонстрировал отсутствие самого важного качества военного руководителя – знания людей, а значит, понимания и взаимного доверия, которые проистекают из этого знания.
Таковы были проявления и отличительные особенности гитлеровского метода командования сухопутными войсками. Последствия их становились все заметнее. Отдавались распоряжения, которые не всегда были обоснованы военными требованиями, а, по крайней мере в равной степени, предназначались для поддержания престижа и достижения политических и экономических целей; поэтому на первое место ставились захват и оккупация территории. Ресурсы, необходимые для достижения поставленных целей, зачастую отсутствовали. Движение к этим целям упорно продолжалось «до последнего солдата и до последнего патрона», даже когда войска давно уже были истощены, резервы исчерпаны и нависла угроза окончательной катастрофы. Решения почти всегда запаздывали, и потому события опережали их с немыслимой быстротой, в результате чего противник все больше захватывал инициативу и мы теряли одну позицию за другой. Приказы выходили в такой форме, что душили всякую самостоятельность; это были приказы самодовольного всезнайки, перетасовывающего батальоны и дивизии с места на место и теряющего по ходу дела целые армии. Модель его поведения характеризовалась полным отсутствием самокритики; вместо этого присутствовали подозрительность, придирчивость и злость на всех, в результате
