вручённая Тарасюку академиком старинная рукописная книга о путешествии по Московии, содержащая описание множества «див и чудес».
...Однако Белов ничего этого не знал и потому на вопрос Тарасюка о нерукотворном памятнике ответил без тени сомнения:
— Воздвиг! Они прилетели двадцать тысяч лет тому назад.
— Какая жалость! — воскликнул Григорий. — Мы с тобой опоздали всего на двести веков! Когда ты сможешь доложить на секторе?
— Завтра, — решительно ответил Матвей.
— Завтра ты будешь спать! — так же решительно возразил Григорий и, обняв Матвея за плечи, повёл его к выходу. — Завтра ты будешь спать, как сурок. Послезавтра — готовить доклад. А у меня есть срочное дело. Придется улететь из Москвы...
Они вышли из института. Тарасюк усадил Белова в машину, уселся сам и включил зажигание.
Глава третья
СЕРЁГИН ДЕЙСТВУЕТ
Спрашивается, где справедливость?
Ведь всё началось именно с Леонида Серёгина, с того, что к нему пришел Матвей Белов.
Если бы не журналист Серёгин, ещё неизвестно, как обернулось бы дело у физика Белова, археолога Тарасюка, спелеолога Гизе, филолога Кремневой, Халида и у многих других людей, так или иначе причастных ко всей этой истории.
И тем не менее именно Серёгин остался в стороне. Такова судьба журналиста. Ты первым обо всём разузнаешь, ты добываешь самый лучший материал, ты не спишь ночами, чтобы он получился поинтересней. А в итоге? Только самые близкие друзья иногда заметят твою фамилию под очерком или репортажем. А всех остальных ты совершенно не интересуешь. Их интересует только то, о чем ты написал.
В случае с саммилитами у Серёгина не было возможности заслужить внимание даже близких друзей. Статья пошла за подписью автора гипотезы, и никто в целом мире, кроме работников редакции, не знал, сколько пришлось ему, Серёгину, потрудиться над записями Белова, заинтересовавшими этот самый мир...
Разумеется, Леонида предупредили о предстоящей поездке в пустыню. И, разумеется, он сделал всё, чтобы принять в ней участие. Но к академику попасть ему не удалось. А какой-то профессор, на столе которого уже лежали документы Тарасюка и Кремневой, согласился уделить Леониду всего одну минуту, и то после того, как Серёгин довел солидную даму-секретаря до полного изнеможения.
Выслушав журналиста и небрежно пробежав такое длинное и убедительное письмо за подписью главного редактора газеты, профессор сказал, что корреспондентам делать в Саммили совершенно нечего. Вот если экспедиция привезёт оттуда что-либо интересное, то тогда товарищи корреспонденты смогут ознакомиться со всеми материалами во всех деталях и писать о них хоть во всех газетах...
Поезд шёл с Дальнего Востока в Москву. Он был в пути пятые сутки, и самые аккуратные пассажиры уже начинали понемногу укладывать кое-что из вещей.
Леонид Серёгин, возвращавшийся из очередной командировки, и его попутчик, невысокий коренастый человек лет тридцати, к числу самых аккуратных пассажиров, безусловно, не принадлежали. Отчасти по возрасту, отчасти потому, что вещей у них почти не было.
Багаж корреспондентов, как известно, состоит в основном из блокнотов, пленок и фотоаппарата. Попутчика же Серёгина вполне удовлетворяла обширная сумка, которую в случае необходимости можно было закинуть за спину как рюкзак. Он был геологом и сообщил Леониду, что за последний год перетаскал в руках и за плечами больше грузов, чем везёт их поезд. А сейчас он едет в отпуск, и, кроме бритвы «Спутник», купальных трусов и кедровых орехов, ему ничего не требуется.
Серёгин и геолог с самого Владивостока сражались в шахматы. Сейчас счёт был 33:1 не в пользу журналиста.
Леонид с равнодушным видом, хотя сердце его обливалось кровью, положил на доску своего короля.
— В игре царит случай, — заметил он.
— Случайность — это способ проявления закономерности, — не без ехидства отозвался геолог. — Еще одну?
— Хватит, — притворно зевнул Серёгин. — Пора спать.
Геолог взял полотенце и вышел из купе.
Леонид стал складывать шахматы. Сложил, поставил доску на столик и наклонился, чтобы поднять листок плотной бумаги, на котором попутчик вел запись счёта железнодорожного матч-турнира.
С другой стороны листка было что-то наклеено. Серёгин перевернул бумагу это была телеграмма — и машинально прочёл:
ДНЕПРОПЕТРОВСКА ХРУСТАЛЬНЫЙ ХАБАРОВСКОГО АЛЕКСАНДРУ ТЧК СЕДЫХ ЖДУ МОСКВЕ
Леонид перевернул листок и положил на столик, придавив перочинным ножом.
Геолог вернулся в купе и забрался на полку.
А Серёгин вышел в коридор, стал к окну и закурил.
Фамилию попутчика он явно встретил не впервые. Но где она попадалась ему раньше?
Старпом на корабле? Нет, тот не Седых, а Скорых... Хрустальный? Что такое Хрустальный?..
Серёгин докурил папиросу, так и не вспомнив, где он слышал фамилию геолога, и пошёл к своему купе.
Из-за открытой двери он услышал обрывок чьей-то фразы: «...Тайменя килограммов на двадцать из этого ручья, представляете!..» — и вдруг сразу вспомнил.
Просто удивительно, почему он не вспомнил этого раньше! Ну конечно: Хрустальный ручей, озеро, Седых!..
Телеграмма, которую он дал Григорию «на дорожку», когда тот летел в Хирбет! Телеграмма с далёкого сибирского рудника, принятая им за шутку, придуманную кем-нибудь из друзей Белова...
Леонид вбежал в своё купе и беззастенчиво растолкал мгновенно заснувшего геолога:
— Ради бога, извините! Это вы пять месяцев назад послали телеграмму на имя Матвея Белова?
Нетерпение Серёгина, после того как Седых рассказал ему о загадочной каменной пирамиде у затерянного в тайге маленького озера, было так велико, что он, сойдя с поезда, сразу забрался в первую попавшуюся телефонную будку.
— Институт! — ответил женский голос.
— Когда возвращается из Аравии товарищ Тарасюк?
— Уже вернулся... И снова уехал... Нет, не за границу... Когда приедет? Позвоните, пожалуйста, через недельку...
Леонид повесил трубку.
Что же делать? С кем посоветоваться? Придется действовать самому, разведав для начала, не знает ли чего-нибудь Белов.
— Здравствуйте!
Вопреки обыкновению, Серёгин не ворвался в комнату, как ураган, а степенно вплыл в неё, как человек, знающий себе цену.
— Ну, как вам пустыня? — небрежно спросил он.
Матвей уголком глаза взглянул на Майю и сдвинул брови.
