Он повесил трубку и оглянулся.
Серёгин зажмурился, но поздно, — в воздухе просвистела подушка и ударила его в плечо.
— А ну марш из-под одеяла! Завтрак готов!
Серёгин открыл один глаз.
— Через полчаса представишь меня тому мушкетеру, а через три часа я должен быть у академика...
— Какому мушкетеру? — не открывая второго глаза, спросил Серёгин.
— Белову! Кандидату физико-математических наук Белову, — нетерпеливо повторил Тарасюк и сдернул с приятеля одеяло. А когда Леонид с подушкой в руке бросился на него, — выхватил из пробкового шара рапиру и, приняв боевую позицию, торжественно произнес:
Глава четвёртая
БЕСПРОИГРЫШНАЯ ЛОТЕРЕЯ
Два лыжника остановились у крайнего в посёлке забора.
— Дошли? — отдуваясь, проговорил Белов.
Тарасюк кивнул, посмотрел на часы, потом вопросительно взглянул на своего спутника и показал лыжной палкой на лес. Туда вела голубоватая, хорошо накатанная лыжня.
Белов умоляюще поднял руки вверх.
— Позор! — мрачно пробасил Тарасюк. — Ходят слухи, что обезьяна превратилась в человека не тогда, когда встала на ноги, а тогда, когда встала на лыжи.
— Но ведь нам пора? — Белов с надеждой посмотрел на заиндевевший частокол, за которым виднелась сплошная стена облепленного снегом кустарника; над снежной стеной торчала остроконечная крыша с квадратным окошком мансарды, розовым от солнца.
— В нашем распоряжении еще двадцать минут... Ладно уж, пойдёмте.
Тарасюк быстро сбросил лыжи и принялся стирать варежкой иней с латунной пластинки, привинченной к калитке.
— Нас не искусают? — спросил Белов.
— Сейчас узнаем, — ответил Тарасюк и, закончив своё занятие, вслух прочёл: — «Входите! Злых собак нет!»
На огромном письменном столе громоздилась кипа бумаг вперемежку с раскрытыми книгами.
— Так-то вы проводите воскресенье! — грозно сказал Тарасюк. — Буду жаловаться в местком! Директор нарушает конституцию: каждый трудящийся имеет право на отдых!
— Жалуйтесь, Гриша, жалуйтесь, — спокойно отозвался академик, пожимая руки вошедшим. — Но имейте в виду, по данным Центрального статистического управления, семидесятилетний гражданин в среднем живёт еще тринадцать лет. Следовательно, мне причитается всего лет семь. Но покончим с этикетом. В вашем распоряжении тридцать минут.
— Я уложусь в десять, — сказал Белов.
Академик слушал не перебивая. И только когда Матвей закончил своё короткое сообщение, заметил:
— Хорошо, предположим, вы доказали, что саммилиты — не стекло и не метеориты. Что же вы собираетесь доказывать дальше?
— Надо определить, когда и при какой температуре они образовались, ответил Белов. — Время и температуру...
— Хорошо, предположим, вы установили: температура — миллион градусов, время — сто тысяч лет. Разве это доказывает, что камни искусственные? И тем более, что их появление связано с посещением Земли?..
— Нет, но...
— Само по себе, нет! — вмешался Тарасюк. — Но если бы удалось доказать, что саммилиты появились сто тысяч лет назад и что именно этим временем датируется какой-нибудь исторический памятник, то...
— Погодите! — Академик успокаивающе постучал по столу карандашом. Исторический памятник давностью сто тысяч лет — это фантазия.
— А пятьдесят тысяч? — запальчиво спросил Тарасюк. — А двадцать пять?
— Двадцать пять, пожалуй, тоже многовато.
— Ну конечно, — усмехнулся Тарасюк. — Дудников прав — Венеру Милосскую изваяли вчерашние питекантропы. Человеческая цивилизация возникла десять тысяч лет назад... А по-моему, единственное доказательство крайней близости человека к питекантропу — это существование самого Дуд...
Бронзовая шпага часовой стрелки старинных, похожих на башню часов воткнулась в цифру «6». За окном под луной чуть поблёскивал снег.
Академик, Матвей и Тарасюк рассматривали расстеленную на письменном столе карту Ближнего Востока.
Бас Тарасюка звучал теперь очень спокойно.
— Десятки находок за последние годы сделаны в слоях, которые невозможно датировать с маломальской точностью обычными методами. То, что делает Белов, исследуя свои саммилиты, нужно нам, археологам, как воздух... А самое главное — лотерея-то беспроигрышная! Если даже космос тут ни при чём, если мы не найдем никаких следов древних астронавтов... Определить точный возраст всех памятников — разве этого мало?
Академик оторвался от карты и придвинул к себе бумаги, лежавшие перед Тарасюком и Беловым.
Наступило молчание. Только изредка поскрипывал толстый красный карандаш в руках академика.
— Шансов мало, — сказал он наконец. — Для самого главного шансов ничтожно мало. Один на миллион.
— Но единица — это не нуль, — осторожно заметил Матвей.
— Безусловно!
Академик поднялся из-за стола, сделал несколько шагов по комнате и остановился перед Беловым.
— Не люблю громких фраз, но единица, о которой мы сейчас говорим, — это универсальность жизни. Всемогущество разума. Доказанные не логикой, а опытом!
Он опустился в своё кресло и размашисто провёл на одном из листков жирную красную черту.
— Подведем итоги. В принципе соглашаюсь. Ваше название, Гриша, пока придётся отставить. Не будем дразнить гусей. «Сектор палеоастронавтики... Палеоастронавтика...» Надо проще! Ну, скажем, «Сектор физических методов исследования доисторических памятников». Не возражаете? Кстати, о гусях. Я непременно назначу к вам кого-нибудь из тех, кто умеет остужать горячие головы до нормальной температуры! К среде подготовьте соображения о программе работы сектора.
