исхудавшего за время скитания по турецким тюрьмам, я ему сказал, что вообще-то намерен возвратиться домой, к матери.
На это он мне ответил: «Если думаешь вернуться домой, то чем раньше, тем лучше. Намерение твое считаю вполне благоразумным. Что касается материальной помощи от твоих родственников, то об этом не беспокойся. Материальную сторону, а также безопасность твоего отъезда в Россию я беру на себя. А теперь ни о чем не думай, отдыхай, гуляй по Стамбулу. Если встретишься с эмигрантами или с кем бы то ни было, то не говори им о своем намерении возвратиться в Россию. Скажи, что Мурат достанет тебе визу в Югославию». О времени отъезда домой он обещал мне сообщить, когда решится вопрос.
Мурат устроил меня в гостиницу, приходил ко мне, а я иногда навещал его дома. О своей работе он ничего не рассказывал и всегда избегал этого разговора. Подолгу со всеми подробностями расспрашивал меня о матери, ее поездке в Батуми, о Новороссийске, о гостинице, о директоре, моих знакомых, зарплате, о греке и, конечно, о переходе границы. По-моему, он оставался доволен мною. Доставал из бумажника несколько лир и давал мне, как дают детям на мороженое».
— У нас была информация об Исмаиле, — сказал майор. — Она подтверждала, что он связался с Муратом, бывает у него в гостях, но находится под постоянным наблюдением. Для того чтобы привязать Исмаила к одному месту и провести его проверку, дядька устроил его в Стамбуле на работу. Улавливаешь?
— Улавливаю.
— Ото, читай, а что будет непонятно, я дополню.
«Однажды Мурат сказал мне, что ожидает приезда одного эфенди, после чего решится вопрос о моем возвращении в Россию. Вообще, ему нравилась моя забота о скорейшем возвращении домой. Видимо, это совпадало с его планами. В Стамбуле я познакомился с Траховыми Меджидом и Гамидом, сыновьями миллионера Трахова, бежавшего за границу из Екатеринодара в 1920 году. Определенных занятий у них нет, проживают те деньги, которые лежали у них в иностранных банках. Встретился мне как-то бывший офицер Магукаров из аула Ассакалай, владелец мастерской по ремонту кузовов автомобилей. Он познакомил меня с черкесом Гатагогу, приехавшим из Чехословакии, по профессии юристом, якобы членом Кубанской казачьей рады.
Эти люди рассказали мне о внуке Шамиля. Его называют там министром без портфеля и посмеиваются над его потугами организовать движение за независимость горцев Северного Кавказа. Этот Шамиль призывает горцев к восстанию против Советской власти, пытается, как мне говорили, собрать всех выходцев из Северного Кавказа и послать их на помощь восставшим. Меня расспрашивали с серьезным видом, как идет подготовка к восстанию. И крайне удивлялись, что никаких признаков подготовки восстания я не видел и не слышал. После этого мои земляки всякий интерес ко мне потеряли, с Шамилем знакомить не стали, хотя мне и хотелось на него посмотреть. О намерении возвратиться домой я им не говорил и поэтому, наверное, в «Комитет независимости Северного Кавказа» меня не приглашали. О работе этого «Комитета» ничего интересного не слышал, кроме того, что «Комитет» занимается переброской людей на Северный Кавказ опять-де для поднятия восстания в Чечне.
На втором месяце моего пребывания в Стамбуле Мурат вдруг предложил мне устроиться контролером на одном из стамбульских пляжей. Пришлось согласиться.
Некоторое время вместе со мною работал на пляже контролером Гатагогу. В разговорах много раз напоминал, что считает себя социалистом и что ему не нравятся порядки в Турции и поэтому он не раз даже подумывал, не вернуться ли ему на Кубань. Спрашивал совета. Через месяц он куда-то исчез. Больше я его не видел.
Некоторое облегчение я почувствовал после того, как получил письмо от отца из Югославии. Он мне переслал письмо, в котором ему писали из Анапы, что я уехал в Харьков устраиваться на работу. Это письмо я показал Мурату. «Твое отсутствие дома никем не замечено и никто не знает, что ты в Турции, — обрадовался Мурат. — Теперь я спокоен, что о твоем пребывании здесь большевики не знают, и надо поторопиться с твоим возвращением». Я в свою очередь просил Мурата отправить меня к отцу и братьям. За этим я границу перешел, рисковал... Мурат не был заинтересован в моей поездке в Югославию (как просил отец), а насчет материальной поддержки сказал, что он тоже в состоянии оказать помощь. В этом разговоре он впервые сказал, что служит в чине полковника и располагает деньгами. Я заметил, что он ни разу не заводил разговора о переезде матери в Турцию.
Однажды Мурат приехал на пляж, предложил мне рассчитаться и распространить слух о переезде в Чаталджу, что я и сделал. Я все больше догадывался о планах Мурата, но не понимал, почему он тянет. Мне хотелось быстрее вернуться домой».
Заявление Исмаила было бедно подробностями, не касалось «восточной экзотики», но написал его, по-моему, правдиво. У меня появилось много вопросов. Ответы на них я мог получить только в дополнениях майора Крикуна.
14
...Вечером, в назначенный час, за Исмаилом к гостинице подъехал на автомашине полковник Ду. Они долго петляли по узким кривым улицам Стамбула, пока не остановились у невзрачного особняка с темными окнами. Исмаил плохо ориентировался в чужом городе и не знал, куда его привезли. По дороге Мурат сказал ему, что представит господину, о котором он раньше упоминал. Предстоял серьезный разговор, от которого зависело многое — материальная помощь и дальнейшая судьба Исмаила и его матери Гошсох. Так понял Исмаил Мурата.
— Человек этот очень влиятельный и деловой, — предупредил Мурат.
— Он знает меня? — спросил Исмаил.
— Да, я ему кое-что рассказывал.
— Зачем?
— Он раньше меня знал о том, что ты собирался в Турцию, и просил меня познакомить с тобой. Я с ним поддерживаю коммерческие отношения и уверен в расчетах со мною.
— Кто он такой?
— Не советую задавать лишних вопросов. Он этого не любит. У него может сложиться невыгодное для нас мнение.
Мурат многое не договаривал. Все это настораживало Исмаила. Раздражали официальность родственника и его недомолвки, в которые он не посвящал Меретукова. И сейчас, перед тем как зайти в комнату к незнакомцу, он думал о том, что Ду мог бы сказать, о чем пойдет разговор, мог бы по- родственному дать ему совет, как вести себя. Однако этого не случилось, и Меретуков предстал перед высоким стройным блондином средних лет, который с едва заметной улыбкой поздоровался, но не встал и руки не подал, а указал на кресло напротив себя и тем самым определил каждому свое место в предстоящей беседе.
Блондин без всяких вступлений, сразу предложил Исмаилу на русском языке рассказать о себе. Потом расспрашивал о Кубани, больше всего интересовался возможностью Исмаила переехать на жительство в Краснодар и устроиться там на работу. Несколько раз он возвращался к знакомым и родственникам Исмаила и его матери, интересовался их положением, которое они занимали до революции и в последние годы.
С особым вниманием слушал Исмаила, когда он рассказывал о гостинице в Новороссийске. Предложил дать характеристику работникам, с которыми ему приходилось работать. Исмаил в их числе назвал и Михаила Карловича.
Потом важный, холеный незнакомец экзаменовал Исмаила по военным вопросам и, убедившись в его некомпетентности, обратился к Ду, заметив насмешливо:
— Я думал, он — боевой комсомолец, а он оказался кислым парнем. Надо его как следует подготовить,
