«Yesterday». Вошла парочка туристов и села за соседним столиком. Язык, на котором они разговаривали, был незнаком Нику, и он подумал, не израильтяне ли они. У женщины было удивительно красивое лицо.
– Чем вызван твой интерес к этому делу? Почему ты так хочешь ему помочь? – спросил Ник Джорджа, стараясь не смотреть на женщину.
– Иногда ты просто должен что-то сделать, вот и все, – ответил Джордж. – Несправедливо, что мой друг там. Однажды он оказал мне большую услугу, и я этого никогда не забуду.
Джордж взял со стола телефон и стал надевать пиджак, висевший на спинке стула. Парочка, показавшаяся Нику израильтянами, стала спорить между собой, пытаясь не повышать голоса, и их разговор превратился во взбешенный шепот. По щеке женщины потекла слеза: она в смятении теребила прядь своих волос. Мужчина был в гневе и жестикулировал. Это единственное, что Ник видел и понимал в разыгравшейся между ними драме. Он старался не смотреть на соседей и снова обратился к Джорджу.
– И куда ты теперь направляешься?
– Хочу повидать детей.
– Сколько их у тебя?
– Двое. Чиерис и Сэмюэл.
– Похоже, что мальчику больше повезло с именем.
Джордж рассмеялся.
– Ну, в отношении Чиерис мое мнение не учитывалось, потому что тогда я не жил с ее матерью. Ей нравятся всякие такие дурацкие имена. Но старшего, Сэмюэла, я решил так назвать в честь своего старика. А ты? Уверен, что у тебя нет детей.
– Ошибаешься. Розе четыре года.
– Это от…
– Нет, ее мать не Кейтлин. И я редко вижу ее – мать, я хочу сказать. А с Розой мы видимся.
– Я люблю своих детей, – сказал Джордж. – Я правда не хотел с ними расставаться. Но с их матерью… когда у нас было хорошо, то было очень хорошо, но когда плохо – ну, это просто смерть, если ты понимаешь, о чем речь.
– Еще как. Особенно последнюю часть.
Женщина за соседним столиком встала и пошла прочь, оставив своего спутника и вытирая мокрые глаза. Мужчина остался сидеть, разрывая клочок бумаги на мелкие кусочки.
– А тот клуб, – спросил Ник, снимая свой пиджак со стула, – как он называется?
Джордж встал, положил телефон в карман пиджака и, глядя вслед уходящей женщине, с пониманием посмотрел на Ника.
– Он называется «Саблайм».
Три мертвые акулы
Свой медовый месяц я провел в Пунта-дель-Дьябло – там же, где бедный Панчо познакомился с Софи. В то время туда не приезжало столько туристов, сколько сейчас, а кроме того, был не сезон, хотя все еще стояла такая жара, что небо казалось раскаленным.
Мы жили в небольшом здании, выходящем на пляж, и по ночам, лежа под накрахмаленными белыми простынями, слушали тяжелые удары и шипение океанских волн, набегавших на песчаный берег внизу. Жилище было простым, но элегантным; покрытый керамической плиткой прохладный пол усыпан песком, который мы наносили своими голыми ногами, а владел домом жилистый югослав, любивший поговорить. Он усаживался вместе с нами в маленькой столовой, когда мы ели, стакан за стаканом пил розовое вино и читал нам лекции о пороках коммунизма. Его жена – она была также и поваром – выходила из кухни, вытирала руки о фартук, встав в проеме двери, и таращила на нас глаза. Ближе к вечеру югослав садился с вином на балконе и зачарованно смотрел на рассыпающиеся волны, положив ноги на деревянные перила, пока лед в ведерке уменьшался в размерах, постепенно превращаясь в воду.
Пунта-дель-Дьябло – рыбацкая деревушка, а ловят там главным образом акул. Помимо торговли рыбой местные жители промышляют изделиями из акульих зубов и морских раковин. Они продают и целые акульи челюсти с несколькими рядами перекрывающихся острых зубов. Моей жене не нравились акульи челюсти, и я купил ей сидящего на скале улыбающегося тюленя, сделанного из камушков и раковин. Однажды, гуляя вдоль пляжа, мы увидели кучку людей, собравшихся вокруг только что выгруженного на берег улова. Над нашими головами кружили птицы в ожидании поживы. Мы подошли ближе, и я увидел трех мертвых акул, лежавших на берегу. Они были не очень велики, но с характерными для акул мордами, спинными плавниками и хвостами. Жабры одной из них сочились кровью – она сражалась и билась, не желая попасть в плен. Пасти разорваны рыболовными крючками.
Какая-то собака стала их обнюхивать, один из рыбаков прогнал ее и потащил акулу по берегу за длинный хвост, оставляя за собой на песке след. Странно было видеть этих тяжелых мертвых рыб, шершавые туши которых вдавились в теплый песок, рыб, еще недавно плававших в океане далеко за линией прибоя, еще недавно изгибавшихся, крутившихся и стремительно носившихся в поисках своей добычи. Мертвые рыбы, ждущие птицы, непомнящие мозолистые руки рыбака.
Точно так же странно думать сейчас, когда я сижу здесь и пью пиво «Куско» за столиком только что открывшегося латиноамериканского ресторана в Дальстоне, что волны по-прежнему набегают на берег в Пунта-дель-Дьябло, а рыбаки так же вываливают на берег свой улов. Мой сын – он сидит рядом и беседует с бедным Панчо и мексиканской девушкой, которую тот встретил в salsateca [25], – был зачат в одну из ночей медового месяца в той маленькой рыбацкой деревушке. Об этом своем медовом месяце я не стал рассказывать бедному Панчо, потому что не хочу напоминать парню о его несчастной любви к Софи, которая по-прежнему держит его своими колдовскими чарами, как русалка. Бедолага продолжает надеяться – без всяких оснований и вопреки логике – на то, что в конце концов они снова соединятся.
Адольфо – аргентинец, которому принадлежит ресторан, – дразнит крайне патриотично настроенного Панчо, говоря, что Уругвай – всего лишь провинция Аргентины. Панчо в ответ напоминает: великий исполнитель танго Карлос Гардель родился в Уругвае, а не в Аргентине. Адольфо энергично отрицает это. Мой сын пытается произвести впечатление на мексиканскую девушку, рассказывая ей о глобализации экономики. Панчо сказал мне, что она родом из Мериды на Юкатанском полуострове, славящемся красивыми женщинами, и что раньше работала стриптизершей в Zona Rosa[26] – квартале красных фонарей в Мехико. Все та же история мигрантов: девушки из провинции, раздевающиеся в столицах стран третьего мира, латиноамериканцы и африканцы, убирающие помещения в европейских городах. Девушка вежливо кивает, делая вид, что ей интересно. У нее очень красивые иссиня-черные волосы, длинные и блестящие. Однако в ее занятиях стриптизом уроков актерского мастерства не предусматривалось, отчего ее попытка изобразить интерес выглядит жалкой, и только такой ненаблюдательный и не следящий за реакцией слушателей рассказчик, как мой сын, может этого не замечать.
Ресторан открыт навстречу теплому вечернему воздуху, и несколько посетителей пьют перуанское пиво или чилийское шардоне. Парочка молодых жителей Хэкни с серьезными бледными лицами устроили спектакль, заказывая блюда по-испански и называя Адольфо по имени. Как и большинству англичан, им очень тяжело выговаривать «р» и «о», если те стоят рядом. «А я хочу заказать cordero[27], Адольфо», – говорит мужчина. Его слова на мгновение повисают в воздухе, как воздушный пузырь, и Панчо следит за мексиканской девушкой, которая отвлеклась от захватывающей лекции моего сына о мировых финансовых центрах и запутанной экономике «южноазиатских тигров» и тихо хихикает, разглядывая свои руки.
Возможно, я слишком жесток к своему сыну. Останься мы в Уругвае, он мог бы стать другим. В тех обстоятельствах, которые привели нас сюда, у него не было выбора, но он сделал свой выбор и остался, когда мои жена и дочь переехали в Голландию. Мой сын, зачатый под плеск волн, мой сын, бегавший за газетами, которые ветер сдувал в патио на крыше, мой сын, с которым мы перелетали из одной страны в другую, с одного континента на другой, когда казалось, что наше новое убежище еще опаснее, чем то место, откуда мы прибыли. Сейчас он уверенно рассказывает об ограничениях политических действий, вызываемых свободным перемещением мирового капитала. А я помню его мальчиком в коротких штанишках, которого укачивало в автобусах и самолетах. Я помню бледные лица моих спящих детей и окна со струйками дождя в долгие ночи путешествия, приведшего нас сюда.
