Марк вприпрыжку вошел в офис с очень бодрым видом. Он принес извинения Эмме, и все прошло хорошо, но затем он пригласил ее выпить, и здесь оказался не столь удачлив. Отсутствие успехов на любовном фронте привело к тому, что он вернулся к теме, которую начинал эксплуатировать при всякой возможности, теме не только легкодоступной, но и, казалось, неисчерпаемой.
– Видел вчера вечером Руди Гуллита по ящику? – Марк плюхнулся в свое кресло. – Можно что угодно говорить о Виалли, но после того, как он перехватил мяч у Руди…
– Да… Марк, я хочу попросить тебя об одной вещи. Эта женщина, мать, ну из тех вырезок, которые ты нарыл… Я хочу взять у нее интервью. Можешь как-нибудь побыстрее организовать это для меня?
– Не беспокойся. Еще раз, как ее зовут? Миссис Клеменс? Несколько напоминает «Тоттенхем», правда? Ты видел Рея, когда его сына удалили с поля? Я хочу сказать, что парня не стоило за это удалять, но меня смешат болельщики «Тоттенхема»…
– Марк, пожалуйста, помолчи хоть минуту со своим футболом, хорошо? Я не хочу больше слышать ни одного слова про «Тоттенхем»!
– Я бы тоже не захотел, будь болельщиком «Квинз Парк Рейнджерз»… ха-ха… это всего лишь шутка, Ник, шутка… хорошо.
Ник старался не рассмеяться, когда Марк наконец погрузился в молчание.
– Хорошо, теперь, Марк, ответь, пожалуйста, на мой вопрос, не упоминая при этом футбола. Ты видел в последнее время уборщика?
– Какого еще уборщика?
– Того, с которым ты иногда болтаешь о футболе. Понятно, что это не сужает круг лиц, но я имею в виду того латиноамериканца, с сединой, который очень хорошо говорит по-английски и болеет за какую-то известную тебе команду…
– Ага. Я думал, что он болеет за «Пеньяроль», потому что мы говорили о том времени, когда они выиграли кубок, но на самом деле он оказался болельщиком «Насьоналя», соперника «Пеньяроля», хотя по-настоящему их соперник…
– Марк, мне не интересно, за какую команду он болеет. Ты видел его?
– Нет, старик. А почему ты спрашиваешь?
– Да ничего особенного. Просто хотел поговорить с ним об одном важном деле, но не вижу его уже несколько дней.
– Может быть, он заболел. Может быть, у него отпуск. Может быть, он нашел другую работу. Они же быстро меняются. Но я думаю, что он у них старший. По крайней мере, на этом этаже. Он убирает, только когда нет других работников. Спроси у кого-нибудь из остальных. А о чем ты хочешь с ним поговорить? Ищешь работу после того, как закончится контракт здесь?
– Да, очень смешно. Попробуй найти его мне, ладно? Мне нужно уйти пораньше. Спроси у уборщиков, когда они появятся. Можешь позвонить мне на мобильный, если появится что-то срочное.
Ник взял свой телефон, блокнот, сигареты и ключи от машины. Подхватив куртку со спинки стула, он засунул все это в карманы. Оглянувшись в дверях, он увидел, что Марк издевательски посылает ему в спину нацистское приветствие. Марк тут же перестал, как шаловливый школьник, и наклонился над рабочим столом, очевидно полагая, что его не заметили. Ник рассмеялся и пошел по лестнице пешком.
Когда он ехал по Лондону, зазвонил мобильный телефон. Это был Уилл.
– Могу тебе здорово помочь, – сказал Уилл. Связь была не очень хорошего качества: звук такой, что казалось, парень сдерживает рыдания, что было маловероятно, потому что он сроду не был подвержен внезапным вспышкам эмоций. Ник обратил внимание на женщину средних лет в соседней машине, которая показывала пальцем и хмурилась, как будто с его машиной было что-то не в порядке. Затем он сообразил, так она выражала неудовольствие тем, что он во время движения разговаривает по телефону. Она еще сильнее стала жестикулировать и хмуриться, что разозлило Ника, поскольку они приближались к кольцевой развязке со скоростью не более пяти миль в час и риска никакого не было.
– Подожди-ка минутку, Уилл. – Ник снял с руля вторую руку, сделав женщине жест, означавший «отцепись». Женщина еще более настойчиво проявляла недовольство, грозила пальцем и трясла головой. В итоге она не заметила, что идущая впереди машина остановилась, и врезалась в нее, разбив ей задние фонари. Как и предсказывала женщина, разговоры Ника по телефону во время движения привели к дорожно-транспортному происшествию. К счастью для Ника, они уже подъехали к развязке, и движению в его ряду авария не помешала, а сзади уже послышались звуки гудков.
– Извини, Уилл, о чем ты говорил?
– У меня есть приятель, который пишет заметки для одной воскресной газеты. Намечается одна шутливая статейка о клубных туалетах. Ну примерно в таком духе, как пишут о футбольных стадионах – где самые лучшие туалеты, самая худшая выпечка, самый глупый талисман и прочая чушь. Подкинь ему какое- нибудь высказывание Ричарда Ирвина, и он его включит в статью. Ирвину это ужасно понравится.
– Отлично. Я сейчас за рулем, позвоню тебе позднее.
– Погоди, Карл звонил тебе по поводу презентации книги о хулиганах? Там наверняка будет куча красивых девчонок.
– А хулиганов не будет?
– Черта с два, они не придут на банкет, посвященный книге о них самих же. Ну, разве что захотят побить того типа, который это все написал. Не исключено, что он вообще все выдумал. Нет, будут только девчонки и журналисты…
– Понятно. Я тебе перезвоню. Честно говоря, мне начинает надоедать все это дерьмо. Двигаюсь на встречу с коном…
– Удачи тебе. Сообщи об успехах…
В полицейском участке неожиданно крепко пахло гвоздикой. Острый запах напомнил Нику ночь с фейерверками, когда он ребенком стоял в саду, сосал ириску из патоки и отпивал глоточками глинтвейн, который давала ему мама, а папа двигался, как призрак, пригибаясь к земле и собираясь поджечь черное небо.
Источником запаха гвоздики оказалась озлобленная женщина, машину которой украли, пока она делала покупки. Спеша сообщить о преступлении, она уронила художественно оформленную бутыль оливкового масла, внутри которой были стручок красного перца, черный перец и гвоздика, что напоминало двухголовую овцу, помещенную в формальдегид. Запах пряностей раздражал полицейских, которые демонстративно зажимали носы и злобно смотрели на женщину. Он был слишком сильным, но показался Нику приятным.
Кейтлин и Ник всегда спорили по поводу полиции, поскольку Кейтлин заявляла, что к этому нельзя относиться с безразличием. По ее мнению, ненависть к полиции была необходимым атрибутом гражданственности: тот, кто не чувствует к полиции ненависти, неправильно воспитан, ошибочно считает себя защищенным либо просто фашист или масон. Но по роду своей деятельности Ник встречался со многими офицерами полиции, и хотя среди них попадались коррумпированные или просто очень неприятные личности, у него не возникло предубеждения против полиции в целом. Кроме того, Ник встречал много таких полицейских, которые искренне верили в то, что их задача – защищать общество от убийц, насильников и педофилов, и выполняли эту задачу не без увлеченности и честности.
К несчастью для Ника, отсутствие у него общего предубеждения против сил, охраняющих закон и порядок, не помогло заслужить благосклонность со стороны инспектора Кинча, который был настроен вообще против всех журналистов, делая исключение лишь для программы криминальной хроники. В сводной таблице Кинча, перечислявшей нежелательные элементы, журналисты располагались лишь немногим ниже убийц, насильников и педофилов.
Инспектору Кинчу было слегка за сорок. Это был мужчина приятной внешности с тронутыми сединой волосами, носивший ботинки без шнурков. Он дал понять, что у него есть моральный кодекс, но Ник едва ли получит к нему доступ. Злодеи остаются злодеями, и если их иногда сажают за то, чего они не совершали, это не должно тревожить общество, поскольку в мире существует равновесие, и почти наверняка когда-то ранее они совершили нечто, за что не понесли наказания. Такое правосудие может показаться грубоватым, но все же это в некотором роде правосудие, потому что округ, из которого пришел инспектор Кинч, который он представлял и защищал с большим рвением, нанес серьезный удар по всяким мерзавцам.
– Итак, – Ник подул на чай, который Марджори, девушка, ответственная за связи с общественностью, принесла ему в чашке с блюдцем казенного зеленого цвета, а затем, к счастью, исчезла. – Меня интересует
