– На происшествие приехал.
Колька дико оглянулся в указанном мной направлении и произвел нижней челюстью какое-то странный маневр, которое я, за неимением лучшего, решил назвать термином “хохотнул”.
– П-происшествие, – повторил он, придерживая челюсть рукой. – Не хрена ж себе происшествие. Ты хоть знаешь, кого грохнули?
– Ну?
– Баранки гну. Сумракова. Слышал о таком?
Ха. Показали бы мне, кто о нем не слышал. Я бы такого уникума в Академию Наук отвел.
– Круто. И кто его так?
На этот раз Колька икнул.
– Ты, Валя, как скажешь, так хоть стой, хоть падай. По-твоему, киллер на трупе визитку оставил? С вызовом к зеркалу и домашним адресом?
– Чем убили-то?
– Пулей. Во-он из того дома.
Я послушно посмотрел в указанном направлении.
– Так до него ж локтей восемьсот!
– Вся тысяча, – поправил Колька. – Уже измерили.
– И ты хочешь сказать, – медленно произнес я, – что кто-то за полверсты сумел из
– Задача трудная, – согласился Васильев. – Но для хорошего снайпера с классной пушкой вполне осуществимая.
– А пуля?
– О! – усмехнулся Колька. – Это и есть как раз самое интересное.
Он подтащил меня к ковру экспертов с Петровки.
– Гляди!
Я пригляделся. Указанный предмет больше всего напоминал бесформенный слиток серебра. Коим, собственно, и был.
– И что это?
– Это, – почему-то шепотом сообщил Васильев. – Оболочка пули. Серебро, скорее всего заговоренное. Сообщает дополнительную скорость и так далее. А вот когда пуля подлетает к магической защите, в дело вступает сердечник. Угадай, из чего он был сделан?
– Сдаюсь, – немедленно сказал я.
– Сталь, – торжествующе заявил Колька. – По первым тестам на подобие оказавшееся похожим на…
– Подкову, – закончил я за него.
Васильев кивнул.
– И, скорее всего, фаворита скачек.
– Неоднократного фаворита, – подтвердил Васильев. – И я даже могу сказать, какого именно.
И только сейчас я начал что-то понимать.
– Блестящий?
– Угу.
– Так, ты думаешь, это тот самый…
Колька снова кивнул.
– Произнести вслух это еще никто не осмелился, – сказал он. – При высоком начальстве. Сам понимаешь. Громы и молнии падут на голову принесшего дурную весть. Но большинство тех, у кого извилины еще не совсем атрофировались, похоже, уже сообразили. Больно рожи у всех унылые.
– Тот самый киллер, который убрал Пятновского, – задумчиво произнес я.
– А также еще семерых с высокой вероятностью, – дополнил Васильев. – Тот же почерк, а главное – такое же отсутствие всех и всяческих следов.
– Капитально?
– Напрочь. Чердак слегка припорошен индийской пылью, но это он перестраховался. А так – не единого следа. Блин, половина ребят в отделе на полном серьезе предполагает, что это какое-то поту-, нет, третьесторонее существо.
– Жаль, покойника допросить нельзя, – вздохнул я.
– Допросишь тут. – Колька кивнул вбок, где, в стороне от общей кучки, сгруппировались: тип в сером пальто – похоже, адвокат покойного – и “безутешные близкие друзья” – типичные преуспевающие волшебники в зеленых бархатных кафтанах и непременным атрибутом до пупа. “У Лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том.”
– Право души на спокойное посмертие, Декларация прав усопших и так далее, – злобно проворчал Васильев. – Тот, небось, уже в аду новоселье справляет – по нему уже давно персональный котел смолой обливался, а эти тут – бдят. А то как бы покойник чего лишнего не сболтнул, мозги-то у него вон – на полковра. Нет, честное слово, в глубине души я этому киллеру сочувствую. Он ведь за нас нашу работу делает, причем намного радикальнее и эффективнее.
В общем я был с Колькой вполне солидарен, хотя в данном конкретном случае допрос усопшего ничего не дал бы. Что он мог заметить – под каким углом ему пуля в череп вошла?
– А может, это апсихик? – предположил я.
– Чушь, – решительно сказал Колька. – У апсихика нет души, но отпечаточки он как раз из-за этого оставляет совершенно неповторимые. Нет, родной. Правда, боюсь, куда проще и куда ужаснее. Это теневик.
Я открыл было рот, чтобы возразить – и закрыл его, так и не сказав ничего.
Кто может с полверсты влепить заговоренную пулю в голову черного колдуна и раствориться, не оставив никаких следов? И, заметим – абсолютно не опасаясь посмертного возмездия покойничка? Только человек с теневыми способностями в магии, проходивший службу в спецчастях. Егеря, десант, погран… Господи, да мало ли у нас было (и осталось) спецчастей, где позарез нужны теневики?
А архив пятого управления после Августа растворился в небытии еще покруче, чем наш киллер с места преступления. Не будешь же перетряхивать всех, кто служил в спецчастях за последние… Даже если отбросить всех полуэльфов, оборотней, и прочих… а ведь на нелюдь и на нечисть списки были все в том же пятом архиве, вот и гадай кто из них кто… Да и к тем спискам, что есть, военные в жизни никого не допустят, удавятся, но не допустят, а скорее – сам кого хошь удавят.
А наугад ловить – до Страшного Суда не поймаем.
Картина, представшая перед моим внутренним взором, была настолько уныла и безрадостна, что я не выдержал и застонал.
– Да ладно тебе.
– Так ведь труп-то на моей земле! – провыл я. – Значит, “глухаря” этого на меня повесят. А до конца квартала две недели осталось, и фиг я за эти две недели успею раскрываемость исправить. Хорошо еще если одна только премия мимо пролетит, а ведь можно и выговор схлопотать.
– Да ладно тебе, – повторил Колька. – Как будто на тебя одного повесят. Все мы на этом деле висеть будем, одна наша следственная бригада чего стоит – Никодимов и Колесник во главе, чуешь, какие зубры в дело пошли. А еще РУБОН, а еще Петровка, а еще хранители параллельное расследование вести будут. Кто уж тут какой-то райоделовский опер по особо грешным – так, ноль без палочки. Все на одном глаголе повиснем. Ну когда тебе еще случай представится в такой компании концы отдать?
– А не пошли б вы все? – уныло предложил я.
Колька внезапно расхохотался.
– Чего это ты? – насторожился я.
– Да так, – все еще продолжая смеяться, выдавил он. – Вспомнил. Иду я третьего дня по 14-ому отделению, дело одно на доследование волоку, а навстречу мне Серега Ухин, ну, помнишь, черный такой… да знаешь ты его, мы еще зачет по метанию вместе с ним сдавали!.. так вот, идет он мне навстречу, а рожа у него ну точь-в-точь как у тебя – аллегория на тему вселенской печали.
– И?
