– Тогда я говорю не с тобой, а с этими людьми? – так же прямо спросил он.
– Да, – ответил Лева спокойно.
Несмотря на то, что Рахтаварин казался на первый взгляд совершенно спокоен, переводчика не покидало ощущение, что он пытается выторговать у тигра кусок его добычи.
– Хорошо, – проговорил владетель, кивая каким-то своим мыслям. – С кем из этих людей я могу говорить, не поступаясь честью?
– Что? – переспросил Лева.
– С кем из этих людей я могу говорить? – нетерпеливо повторил владетель. – Чей род может сравниться в древности и крепости с Бхаалейном, наследники которого правили Бхаалейном со времен Конала Милосердного? Есть ли среди них владетели или эллисейны, чье семя сильно?
Лева понятия не имел, сколько прошло лет (будь то земных или коротких местных) со времен упомянутого Конала, но смысл высказывания уловил.
– Владетель спрашивает, кто из нас дворянин?
– Что-о? – переспросил командующий.
– Он заявляет, – извиняющимся тоном добавил переводчик, – что будет говорить только с равным ему по положению. Для него это значит – владетелем или колдуном.
– Раньше их это не волновало, – раздраженно бросил Кобзев. – Извините, товарищ генерал, но…
– Коун Степан ит-Кирей говорит, раньше вы не требовали, чтобы с вами говорили только родовитые, – послушно перевел Лева.
– Раньше они не говорили со мной, – ответил владетель. – Я мог послать сына, родовича или наймита говорить с неведомыми пришельцами, но не могу поступиться честью владения, торгуясь с безродными.
– Он объясняет, что сам он не может вести переговоры с простолюдинами, – переврал его слова Лева. – Пока он посылал на переговоры слуг, по его меркам все было нормально, но слуги не имеют права договариваться с нами.
– Ч-черт, – ругнулся Кобзев, не стесняясь командующего.
– Так есть ли среди вас, ши, человек благородной крови? – настойчиво переспросил владетель.
– Они снова спрашивают, кто из нас… э-э… аристократ? – перевел Лева.
Кобзев поморщился.
– Вяземский у нас аристократ, – неожиданно буркнул начштаба. – Самый натуральный.
– Э-э… воевода из рода Вяземских, – сообщил Лева, для надежности ткнув пальцем в сторону полковника.
На местных это сообщение произвело неожиданный эффект. Несколько секунд все пятеро, отступив на шаг, ожесточенно перешептывались, потом владетель Бхаалейна выступил вперед и, глядя прямо на Вяземского, пророкотал нечто для большинства советских офицеров невнятное.
– Они спрашивают, товарищ полковник, какой… э-э… магией вы владеете? – пояснил Лева, бледнея. – И требуют показать.
Командование «руки помощи» начало озадаченно переглядываться.
– Вот ведь дернул вас, Степан Киреевич, черт за язык, – огорченно сказал начштаба. – И что теперь?
– А может, нам и в самом деле продемонстрировать товарищу вашу, кхе-кхе, «магию», – неожиданно сказал командующий. – У вас ведь дежурная батарея в готовности?
– Так точно, товарищ генерал!
Вяземский яростно откашлялся и выхватил из руки ординарца трубку.
– Слушаю, товарищ полковник! – донесся по радио бодрый голос Кордавы. «Хорошо, – подумалось полковнику, – что ламповые рации на коротких волнах здесь работают». Наладить дальнюю связь как следует не удавалось, даже подняв антенну на аэростате над базой; радисты винили во всем пятна на здешнем зеленоватом солнце.
– Мушни, – Вяземский снова кашлянул, – помнишь тот пригорок, что вчера по карте просчитывали? Ну, ориентир номер пять? Так вот, он мне мешает. Сейчас. Понял меня?
– Какие проблемы, Александр Николаевич! – Лева прямо-таки увидел довольную улыбку Мушни. – Закройте глаза и досчитайте до семи. Фокус-покус будет, да!
Закрывать глаза Вяземский не стал. Он и без того мог прекрасно представить, как Кордава, бросив трубку, разворачивается к огневым, как приходят в движение длинные хоботы Д-тридцатых, машут руками наводчики…
Полковник резко выбросил правую руку вперед и щелкнул пальцами.
Бам! Бам! Бам!
Пять рыжих вспышек одна за другой полыхнули на месте невысокого холмика, и на его месте повисло облако пыли и дыма.
Владетель Бхаалейн медленно отвел взгляд от перемолотого снарядами пригорка и посмотрел Вяземскому прямо в глаза – без страха, но с некоторым облегчением.
– Я – Рахтаварин ит-Таварин ат-Бхаалейн, – проговорил он значительно. – А это – мой сын Терован. Со мною явились владетели Картроз и Финдейг, дабы послужить свидетелями по Серебряному закону, и чародей гильдии провидцев Артанакс, дабы слово лжи не осквернило ничьих уст. Мы будем говорить.
И артиллерист нутром почуял, как и что ему следует ответить.
– Я – Александр Николаевич Вяземский, полковник артиллерийских войск Советской армии, – отозвался он так же торжественно. – Мы будем говорить.
Операция возмездия была спланирована просто идеально. Хищные силуэты вертолетов показались над лесом в тот самый момент, когда во дворе родового замка Дейга с глухим хлопком разорвалась первая мина.
Пять «хьюи» с десантом неслись, едва не задевая лыжами верхушки деревьев – рискованный трюк, если учесть, что дорогостоящая аппаратура ночного видения после переброски представляла собой груду бесполезного хлама, как, впрочем, добрая треть начинки пилотской кабины. Но в группу вторжения недаром отбирали лучших из лучших – асам морской авиации, имевшим за плечами сотни часов налета, вполне хватало лившегося с небес серебристого потока лунного света. Тем более что местная луна была ярче земной и немного желтее.
«Си Кобрам» прикрытия было чуть полегче – они, как и было предписано, держались позади и выше транспортников, нацеливаясь хоботками «вулканов» на заволакиваемый белой пеленой замок.
Минометная батарея дала четыре залпа. По мнению ее командира, наблюдавшего в стереотрубу, как белые клубы лениво переливаются из-за стен, местным тараканам должно было хватить той дозы слезогонки, которой он им только что прописал. Тем более что первый «хьюи» уже заходил на цель.
Сначала Линдан даже не понял, что именно его разбудило. Последние две ночи он вообще спал тревожно – владетельские покои главной башни замка Дейга были ему
Он прежде как-то не задумывался, насколько же тяжело приходится владетелям. Особенно в нелегкие времена. К владетелю приходят со всякой бедой, со всяким раздором, со всякой мелкой обидой. А владетель должен помочь, успокоить страсти, рассудить справедливо, и притом не в ущерб себе – потому что тогда он не сможет помочь никому.
