осматривал невидную в полумраке удавку.
— Где Мангуст?! Сюда засранца!
В коридоре громко, как выстрел, стукнула дверь туалета, и загремели гулкие быстрые шаги.
— Уходит! — заорал дико Константин. — Взять живым суку!
Охранники одновременно втиснулись в дверь, мешая друг другу. Константин проталкивал их в узкий проход пинками.
— Уволю, сучары! Отродье ментовское! Всех уволю!
Константин стоял у дверей и слушал их дружный топот по коридору. Потом он достал из заднего кармана брюк выкидной нож. Щелкнуло лезвие, и труп глухо рухнул на цементный пол.
Я не знал тогда, что это всего лишь первый труп в банальном детективном сюжете со стульями.
6
«Вересковый мед»
Кабинет Константина походил на музей… Походил? Слово-то какое… И мне далеко до Флобера… Кабинет Константина и был музеем. Старинная ореховая мебель, штофные малиновые обои в золотых листьях, мраморные головки Гудона на дорических колоннах, огромная картина в почерневшей золотой резной раме. «Пастухи Аркадии» — узнал я знакомый сюжет. Константин перехватил мой взгляд, гордо представил картину рукой:
— Авторская копия.
— Неужели настоящий Пуссен? — удивился я.
Константин надменно опустил губы:
— Ватто.
— Извините, пожалуйста, — не согласился я. — Если «Пастухи Аркадии», значит, Пуссен. Только он сделал всего две копии. Обе они на Западе, а подлинник в Лувре…
Константин посмотрел на меня недоверчиво:
— А говоришь «самозванец»?… Проверил я тебя, Славик. Ты специалист… Большой специалист, — Он подошел ко мне вплотную. — Славик, у меня времени в обрез… Говори по-хорошему, где мебель?
Врать мне не было смысла. Я боялся. Я жутко боялся, что он отправит меня обратно в подвал, в полутемную камеру, где у самого входа лежал закоченелый окровавленный труп с вытянутыми скрюченными руками. И я честно сказал Константину:
— Я не знаю, где мебель… Но у меня появились мысли…
— Даже мыс-ли? — цыкнул фиксой Константин на последнем слоге.
Меня поколачивало, и я попросил, стесняясь:
— Костя, не откажите в любезности… Налейте мне чуть-чуть. Будьте добры…
— Али-на! — гаркнул Константин так, что задрожали на люстре хрустальные подвески.
В кабинет вошла высокая, элегантная, гладко причесанная на прямой пробор секретарша в черных ажурных чулках.
— Алина, на полчаса меня нет. Ни для кого. Я понятно излагаю?
Алина склонила балетную головку на лебединой шее.
— А если месье Леон?
— Ни для кого! — сурово повторил Константин.
Мне стало неудобно, что он ее попросит сейчас принести мне стопку коньяку. Мне стало жутко неудобно. Но Константин не попросил. Смотрел на нее глазами цвета «металлик». Давал понять, что разговор окончен. Она еще раз склонила головку и неслышно скрылась за высокой резной дверью.
Я даже про коньяк забыл. Я думал, откуда вдруг появились такие девушки? Где они были десять лет тому назад, когда я женился? Я посмотрел на Константина, он писал что-то за изящным письменным столом. И таких типов тогда не было… Откуда они взялись?… Вдруг, как грибы после дождя… Совсем другие, «новые люди». Случайно я бросил взгляд в зеркало над мраморным камином и подмигнул своему небритому отражению в сером китайском тренировочном костюме и в черной шерстяной шапке: «И ты изменился, Славик, и все изменились… Мутация…»
Константин бросил ручку и показал мне написанную бумагу.
— Вот приказ. Твоя фирма кончилась вместе с Адиком. Я беру тебя на работу к себе. Советником по культуре. С этого дня. Со второго июня. Если договоримся!… Я понятно излагаю?
Он даже не спросил моего согласия. Но я с ним спорить не стал. Только бы мне отсюда выбраться. И я уйду туда, где меня никто не найдет. Уйду в другое измерение. Я только напомнил ему:
— Извините, пожалуйста… Вы обещали налить. Чуть-чуть. Будьте добры…
— Пошли.— Константин встал из-за стола и открыл незаметную дверцу в дубовой панели. — Проходи. В святая святых. Цени.
Что там было святого, я сначала не понял. Маленькая комнатка, обычная модерная мебель: мягкий диван в углу, пара кресел, между ними низкий журнальный столик, а над диваном фотография седого Хемингуэя в водолазном свитере.
Константин закрыл за мной дверь на ключ, снял пиджак в черно-белую мелкую клетку, забросил его на диван и включил проигрыватель.
«Фа-фа-та-ри-ра-ра, фа-фа-ра-ра», — бархатным голосом запел Хампердинк «Тень твоей улыбки».
Константин обернулся ко мне, и я понял, что тут было святого.
Передо мной стоял, улыбаясь смущенно, совершенно другой человек.
— Кайфую от него,— кивнул на проигрыватель Константин, — как последний сучило…
Он достал из бара бутылку армянского коньяка, фужеры и апельсин. Кивнул мне на кресло и, блаженно улыбаясь, развалился на диване.
— Наливай. Коньяк не паленый. Завод «Арарат».
Я налил коньяку и ждал, пока он выкидным ножом снимал с апельсина кожуру оранжевой пружинкой.
— Шапку-то сними. Не татарин ведь, — сказал мне Константин, и я поспешно стянул с головы шерстяную шапку.
Константин разломил апельсин пополам, положил половинки на тарелку и стряхнул на ковер мокрые руки.
— Ты лыжник, Слава?
— Почему? — не понял я.
— Куда это ты так тепло оделся? А?
Я подавился коньяком.
— Вечером экскурсию французы заказали. На речке холодно вечером… Ваше здоровье…
— А-а-а, — не поверил мне Константин, — а я думал, ты на лыжах собрался… от меня уйти… Гляди, Славик… От меня не уйдешь… Хоть в Африку, хоть в Антарктиду… Я понятно излагаю?
В этой комнате даже эта грозная фраза звучала по-другому: добродушно и не страшно. Я напомнил ему:
— А Мангуст ушел…
Константин рассмеялся:
— Куда он уйдет? Ментовское отродье… И деньги его, и документы здесь. Сам ко мне придет… Чтобы я его ментам не сдал…
— За что его сдавать?
Константин отхлебнул коньяк.
— За убийство.
— Кого он убил?
— Твоего шефа. А ты не понял?
Этого я не понял. Передо мной стояло страшное, синее лицо Адика.
— Вы же сказали Есенин…
— И Есенина убили. А ты не знал? Тоже мне специалист по тайнам…
