осторожной и практичной женщины трех лет.
— Я тебя не очень задерживаю? — забеспокоилась она. — Ты же куда-то торопишься?
Когда я бежал с Каменного острова, я торопился. Я торопился в то место, где меня никто никогда не найдет. Теперь я никуда не торопился. Она меня заставила переодеться. В этом легком, летнем городском прикиде мне нечего было делать в том месте.
— Чего молчишь, Ален Делон? — она мне подмигнула. — Хочешь глотнуть одеколон?
Она взяла с подоконника свою черную сумочку, открыла ее и достала металлическую фляжку, почти такую, как у Константина, только в два раза поменьше.
Она отвинтила крышку и протянула мне флягу.
— На, глотни, Ивасик, а то на тебя противно смотреть. Глотни коньяку.
Я глотнул и протянул ей флягу обратно.
— И я глотну за тобой, — прищурилась она. — Поцелуй через флягу. Твое здоровье, моя первая любовь.
Она посмотрела на свои часики.
— Еще два слова и разбежимся. Я опаздываю. Куда тебя подвезти?
— Никуда.
— Нет, — не согласилась она. — Если ты никуда не торопишься, я подвезу тебя к офису «Возрождения». Передай Костику, что его ждут очень большие неприятности. Так и передай.
— От тебя? Неприятности?
Она покачала головой.
— Неприятности от меня кончились… Вчера… Я вчера себя очень нехорошо вела?
— Зато ты отлично выглядела, — успокоил я ее.
— Достоевщина какая-то… Смешно…— не согласилась она.— Но не сказать всего я ему не могла… Извиняться перед ним не буду. Никогда ни перед кем не извиняйся, Ивасик! — она показала на кресты.— Только в церкви! Перед Богом! Люди не достойны извинений. Ты согласен со мной, моя первая любовь?
Я думал о другом.
— От кого же тогда неприятности?
— Если б я знала, Ивасик,— задумалась она.— Вчера у «Белосельских» я кое-что услышала… И взяла штурвал на себя, — она схватила меня за руку. — Так и передай ему. Штурвал у меня. А он пусть будет очень осторожен. Очень. И ты, Ивасик. Берегись чулана своего… Берегись чулана, Ивасик…
Ее рука чуть дрожала. Я подумал тогда: уж не заболела ли эта осторожная и практичная женщина. Я так тогда подумал, честное слово. До этого я чувствовал уже, что она стоит на какой-то черте. Волнуется и ждет чего-то. А теперь, когда она шепотом, схватив меня дрожащей рукой, опять сказала про чулан, я подумал, что ей совсем не хорошо.
Она королева! Она никому не покажет этого. Но я-то чувствовал…
Она поняла мое беспокойство, встала. Надела сумочку на плечо.
— Как ты мне говорил? Вперед? Не делай глупостей? Вперед, Ивасик-телесик. А глупостей я тебе делать не дам!
И тут в дверь позвонили. Резко, длинно, настойчиво.
Мы отскочили друг от друга, будто занимались черт знает чем…
— Кто это? — спросила она шепотом.
— Не знаю, — пожал я плечами. — Некому ко мне приходить…
Звонок надрывался в прихожей. Длинными очередями. «Раз-два-три». И опять — «раз-два-три».
Она сложила руки на груди:
— Иди открой.
— Может, не надо?
— Не бойся, Ивасик. Я с тобой!
14
Чертово колесо
С опаской я подошел к двери: я не забыл еще, как вчера меня вырубили на этом самом месте.
Я открыл замок и распахнул дверь ногой. А сам остался в прихожей.
За дверью стоял Константин. Один. Вид у него был решительный. Я инстинктивно отошел на шаг, ожидая прямого в челюсть. Но он осмотрел меня презрительно (опять презрительно) и сказал только:
— Жених.
Он закрыл дверь за собой и прошел на кухню. И я за ним пошел. Он сел у окна и закурил черную сигарету.
Он даже не переоделся. Так и был по жаре в том же клетчатом пиджаке и в черных широких брюках. Только черную куртку скинул где-то. Уставясь на дверь чулана, он молча курил. Я понял, что ее предупреждение уже опоздало. Я спросил:
— Костя, у тебя неприятности?
Он посмотрел на меня задумчиво.
— Это мягко сказано… Очень мягко, советник…
И тут на кухню шумно вошла она. Константин окаменел.
— У тебя гость, Ивасик? — спросила она и глазом показала мне на чулан. — Не буду тебе мешать.
Не глядя на Константина, она подошла ко мне, взяла меня за подбородок, посмотрела на меня многозначительно, напоминая наш разговор, и чмокнула в губы:
— Бай-бай, Ивасик.
Константин опомнился, только когда за ней захлопнулась дверь:
— Это она?…
По лицу его струился пот. Я подумал, что ему совсем плохо.
— Это Люда, — подсказал я.
— Это она тебя вывезла? — сурово спросил Константин.
Мне не хотелось отдавать ей пальму первенства, и я в двух словах описал ему свой героический побег.
— Мудило, — сказал Константин. — Она приемы знает. Если бы она захотела, она бы воткнула твой ригельный ключ тебе в задницу. Я понятно излагаю?
— Тогда, значит, она,— нехотя согласился я.— Значит, это она меня вывезла…
Константин опять уставился в дубовую дверь.
— Приезжаю за тобой к этим сукам. У них переполох… Генерал Бурханов охрану на уши ставит… Не могут понять, как ты мог уйти. А это она… Она же специально машину под твое окно поставила… Если бы ты из камеры не вылез, она бы сама тебя оттуда вытащила. Живого или мертвого… Я понятно излагаю?
Я вовремя вспомнил ее предупреждение про чулан.
— Идем в комнату, Костя.
— Некогда, — отмахнулся Константин. — Садись.
Я сделал большие глаза и, как она, многозначительно кивнул на дверь чулана.
— Идем в комнату.
Константин удивился, но встал и пошел за мной в комнату. Я и дверь в комнате закрыл. И только тогда рассказал ему про ее подозрение.
Константин задумался, а потом махнул рукой:
— Бред. Полный бред…
Он сел за стол на ее место, понял это, осторожно взял ее чашку, покрутил ее в пальцах, спросил мрачно:
— Значит, ты ей Ивасиком представился?
— Она сама знает, что я Ивасик, — смутился я.
— Откуда же она это знает?!
Пришлось рассказать ему все. Он слушал внимательно, уперев тяжелый подбородок в ладонь. Когда я
