соседям. Но только я дернулся с места, соседи резко обернулись ко мне и вытащили из-под своих сидений одинаковые короткие багорики. Своим суровым пред— ставлением — «должник» — Котяра вынес мне приговор. Что бы я ни говорил, как бы я ни оправдывался, я был для них теперь самый главный враг — лох, не оплативший катание. Меня колотило. К утру начал выходить хмель.
— Леня, — жалобно позвал я Котяру, — Леня, будь человеком.
— А я разве не человек? — обиделся Котяра. — Кто же я тогда по-твоему?
Мне не хотелось вдаваться сейчас в его загадочную морфологию.
— Леня, — с трудом выдавил я, — все мои деньги у тебя…
— Ну-у? — вопросительно мурлыкнул Котяра.
— Купи хоть бутылку пива. Мне плохо… Понимаешь?
Котяра поскреб грязным пальцем рыжую пушистую бакенбарду:
— Пиво — это громоздко.
— Почему? — затосковал я.
— Потому что компактней сотку коньяку!
Меня поразила исчерпывающая логика Котяры. Я грустно поглядел на темные окна «Литературного кафе» напротив:
— Только где его сейчас возьмешь?…
— В рубке, — отрезал Котяра и подтолкнул меня в спину, — спускайся в каюту.
Каюта нашего катера показалась мне то ли волшебным сном, то ли декорацией исторического кинофильма. Стены и потолок были отделаны янтарной карельской березой. Между сверкающими, начищенными иллюминаторами тускло светились бронзовые бра. По бортам каюты разместились бархатные голубые диванчики. У передней стены перламутровый столик на резных ножках, а над столиком в старинной раме под стеклом висела карта Балтийского моря, почему-то на немецком языке. А над картой портрет сурового солидного мужчины с могучей челюстью. Лицо мужчины мне было смутно знакомо… Но я не успел вспомнить.
Котяра открыл стеклянный бар, достал оттуда упитанную бутылку «Камю», с ловкостью классного бар— мена подбросил ее за горлышко, взбалтывая, и через стеклянную трубочку в пробке накапал мне в бокал, как лекарства, ровно сто граммов темно-желтой тягучей жидкости:
— Лечись.
Я сел на бархатный диванчик у столика, подержал драгоценный бокал между ладонями. Ни с чем не сравнимый аромат «Камю» защекотал ноздри. Я медленно четырьмя глотками выпил это жидкое солнце и воскрес. Солнце взошло в моей беспросветной душе сразу же, как из-за гор. Котяра внимательно наблюдал за мной немигающими глазами цвета французского коньяка. Я закинул ногу на ногу и поставил пустой бокал на столик:
— Леня, выпей со мной.
Котяра брезгливо фыркнул:
— Я эту гадость не пью.
Мне стало весело:
— А что ты пьешь? Валерьянку?
Котяра погрозил мне коротким пальцем и присел за столик напротив меня.
— Не духарись, Славик. Не хмелей. У нас еще все впереди. Лады?
Будущее мне рисовалось уже не таким мрачным, и я кивнул:
— Лады.
Котяра положил короткие ручки на перламутровый столик.
— Я на тебя не обиделся, Славик.
— Ты? — удивился я. — Тебе-то за что обижаться?
— Ты обозвал меня «Котярой». Нехорошо, Славик. Нехорошо, — укорял он меня.
Я показал на его татуировку.
— Леня — ты только в этой жизни. Правда?… Я решил, что в той жизни ты — кот. Разве я ошибся?
Котяра — грустно покачал круглой башкой.
— А ты знаешь, что значит «кот» в той жизни?
— Нет, — честно признался я.
И Котяра мне объяснил:
— В той жизни «кот» — это барыга, который блядьми торгует. Понял?
Я оторопел.
— Разве в той жизни такое бывает?
Котяра приблизил ко мне вплотную свое пушистое лицо.
— О какой жизни ты толкуешь, Славик? Колись!
Я опять показал на его татуировку.
— О той, что за этим солнышком.
Котяра вдруг широко улыбнулся лучезарной улыбкой — весь рот его был наполнен золотом.
— За солнышком — зона, Славик. Только зона, и больше ничего!
Меня как молотком по голове ударило. Так резко я осознал свою роковую ошибку. Придя в себя, я спросил:
— И кто же ты в той жизни?
Леня постучал коротенькими пальцами по перламутру:
— Об этом не говорят… Но тебе можно, Славик. Ты теперь мой. Правда?
Котяра был прав. Вся моя жизнь теперь зависела только от него. И я неуверенно кивнул:
— Правда.
Котяра широко улыбнулся золотыми зубами.
— В той жизни я — Балагур.
— А что это значит?
Котяра закрыл ослепительный рот:
— Когда покорешимся, расскажу… Сейчас не до этого. Сейчас ты расскажи мне дело.
— Какое дело?
— Как это какое? — рассердился Котяра. — Расскажи, откуда у тебя билет и кредитка и почему тебя киллеры ищут?
Я попросил у него еще дозу. И когда он в том же порядке, подбросив бутылку за горло, накапал мне дозу, я, отхлебывая тягучую бодрящую жидкость, все ему рассказал. И про шефа Адика, и про мои мрачные подозрения.
Котяра внимательно слушал меня, не мигая, подперев пушистое лицо короткой лапой. Когда я закончил, он почесал бакенбарду.
— Африка отпадает…
— Почему? — не понял я.
— Без паспорта и без визы туда не улетишь, — трезво объяснил мне Котяра. — Если они тебя заказали и ты жив, они тебя в аэропорту ждут, чтобы там замочить.
— Они думают — я совсем дурак? — обиделся я.
— Ты лох, круглый лох, — не щадил меня Котяра. — И они это знают. Ты перестал быть лохом, только когда первую пулю увидел… Но они-то этого не знают. Поэтому и ждут тебя в аэропорту…
— Что же делать? — растерялся я.
Котяра достал из своих широких штанин мой красивый билет, внимательно его осмотрел с обеих сторон и успокоил меня.
— Билет можно в любой авиакассе сдать.
— Зачем его сдавать? — не понял я.
Котяра возмутился:
— Билет туда и обратно! Тонна зеленых! Мы с тобой не соросы такими деньгами кидаться. Авиакассы открываются в восемь. До вылета больше часа — обязаны принять!
Я опять поразился его трезвой, несокрушимой логике. Котяра достал из кармана кредитку и зачем-то, как мой бывший шеф, посмотрел ее на свет:
