– И балет не люблю. Генри, из этого ничего не получится.
– Почему? Потому что я буду постоянно напоминать тебе о предательстве Синди? Или потому, что, не соблазняя тебя, ты бы имела работу, сохранила контракт, не забеременела бы? Ты именно это хочешь сказать?
– Нет. Ты был всего лишь прищепкой, на которую Синди подвесила все свои обиды. О, Генри, ты же ничего не понял! Ну, допустим, мы начинаем узнавать друг друга, начинаем нравиться друг другу, допустим, наши отношения длятся дольше, чем ты предполагал вначале, – и что это изменит?
– Значит, ты все-таки думаешь об этом? – негромко спросил он. – О наших возможных отношениях?
– Нет, – зло качнула она головой, – это гипотетический вопрос. Мы сейчас просто говорим.
– Понятно. Тогда, тоже гипотетически, я не знаю. В данный момент я просто хочу, чтобы все прояснилось. Есть еще ребенок, о котором стоит подумать…
– Я сама прекрасно знаю, что есть ребенок, о котором стоит подумать! – Вскочив на ноги, в волнении отшвырнув ногой стул, она продолжала: – Но я не хочу иметь с тобой никаких отношений только потому, что есть ребенок!
– Наш ребенок, – поправил он ее мягко.
– Хорошо, наш ребенок! Но я не…
– Не нуждаешься во мне? – тихо спросил он, словно подсказывая.
– Нет! Я не это хочу сказать! Но я и сама могу о нем позаботиться! Я вполне справлюсь…
– Пока он в первый раз не заплачет.
– Перестань! – закричала она. – А что, если об этом узнает Синди? Что, если она вернется и начнет все заново?
– Она этого не сделает, – твердо сказал он.
– Но ты не знаешь этого наверняка!
– Нет, знаю. Сядь. Сядь, Гита. Я уверен, что твое состояние сейчас во вред ребенку.
– Да что ты знаешь о детях! – зло сказала она, но, тем не менее, подняла свой упавший стул и уселась.
– Но я собираюсь узнать побольше. – Он забавно, как-то неуверенно улыбнулся: – Невероятно, что я принимаю участие в таком разговоре. Что принимаю это так, словно…
– Ты думаешь, я лгу? – вскинулась она, снова вытянувшись на своем стуле как струна.
Он просто посмотрел на нее, и она утихла.
– Нет, Гита, я не думаю, что ты лжешь. Перестань обороняться. Ты не одна его создала, и я не буду держаться в стороне.
– Я и не пыталась держать тебя в стороне, – пробормотала она. – Но ты не заставишь меня поверить в то, что был приятно удивлен моей новостью. После всего, что ты говорил мне тогда в коттедже…
– Ради Бога, мы можем, наконец, забыть о том, о чем говорили тогда в коттедже? Я, ей Богу, не уверен, что выдержу, если каждые пять минут ты будешь тыкать меня носом в мои собственные дурацкие высказывания…
– Я и не тыкаю тебя носом. Но ты сам сказал, что не хочешь иметь детей, не хочешь иметь жену! Ты говорил…
– Я прекрасно помню, что говорил. У меня вообще отличная память. Можем мы теперь опять поговорить о Синди?
Она раздраженно фыркнула.
– Тебе нечего бояться, так как она не вернется, – твердо сказал он. – Она уехала в Австралию.
– В Австралию?
– Да. Попросила, чтобы авиакомпания перевела ее туда. И она знает, что если когда-нибудь решит вернуться и хоть раз попытается причинить тебе боль, даже просто рискнет подумать об этом, то будет сожалеть о содеянном весь остаток жизни. Знает она и то, что это не пустые угрозы.
Несколько встревоженная такой переменой в нем – сурово сжатые губы, гневный блеск его глаз, – она прошептала:
– Что ты ей сказал?
– Я не стану тебе говорить.
– Ты будешь поддерживать с ней отношения?
– Нет. Но мне нужно, мне необходимо поддерживать отношения с тобой. Несмотря на то, что мне не разрешено прикасаться к тебе. Ведь не разрешено? – спросил он печально.
– Не разрешено.
– Потому что ты теряешь голову, когда я прикасаюсь к тебе? Точно так же, как теряю голову я, когда ты касаешься меня?
– Генри…
– Гита, – мягко прервал он ее. – Я не собираюсь отпускать тебя без боя.
– Ты делаешь мне больно.
– Я знаю.
– Значит, я должна уехать, начать новую жизнь.
– Но ты ведь продолжаешь думать: а что, если у нас есть будущее? А что, если я отказываюсь оттого, что может стать моей судьбой? Гита, я отец этого ребенка…
– О, Генри, не надо! – закричала она в отчаянии. – Пойми, я не хочу, чтобы все это было так! Не хочу быть в такой… такой зависимости от тебя. Не хочу родить ребенка без брака, без защищенности, надежности, любви. Но…
– Тогда дай мне шанс. Не отказывайся. Не дай тому, что произошло между нами, помешать мне, видеть тебя каждый день. Не дай ей победить.
– А я и не даю ей победить. Но кто сказал, что я собираюсь видеться с тобой каждый день?
– Я сказал. И как ты собираешься жить, если все-таки уедешь?
– Так же, как жила раньше! Если ты хоть на мгновение подумал, что я хочу от тебя материальной помощи, то ты ошибаешься! Я всегда могу получить работу – хотя бы на время, – а когда мне придется перестать работать, то… ну, у меня есть кое-какие сбережения, – натянуто сказала она. – От Этьена я получила очень щедрый чек.
– Никогда не трать свои сбережения, – предупредил он. – Найди себе работу с зарплатой достаточной, чтобы на нее жить. Где-нибудь рядом. – Он широко зевнул и тут же извинился: – Прости. Или переезжай ко мне, – добавил он запросто.
Она уставилась на него.
– Нет!
Он слабо, чуть поддразнивающее улыбнулся.
– Нет, – кивнул он. – Рановато для этого, не так ли? А что насчет дома? Все же решила его продать?
– Я не знаю, – со злостью сказала она. Глядя на него вызывающим взглядом, она не удержалась от прямого вопроса: – Чего ты все-таки хочешь, Генри?
Неотрывно глядя ей в глаза, он мягко произнес:
– Тебя. Ты – это все, о чем я могу думать. Мечтать, фантазировать.
В ее груди что-то тревожно дернулось, и, не в состоянии отвести от него глаз, она с трудом сглотнула.
– Я не знаю, могу ли тебе доверять, – прошептала она.
– Но тебе не кажется, что стоит рискнуть? Дай мне один месяц, Гита. Всего лишь четыре недели.
– Никаких касаний, – настойчиво сказала она.
– Никаких касаний, – согласился он неохотно. Глядя на него, в его серые глаза, на черты его твердого, такого привлекательного лица – лица, к которому ей так отчаянно хотелось прикоснуться, прильнуть губами, – она вздохнула.
– Иди домой и выспись, – сказала она тихо.
– А ты не убежишь?
– Нет.
– Обещаешь?
