— В августе, — тихо промолвила она. — Во Франции.
— И как долго мы были… любовниками?
«Любовниками? Да, мы были любовниками».
Горло у нее мучительно сжалось. Сердце пронзила резкая боль.
— Больше года, — потупив глаза, прошептала она.
— А потом я бросил вас? Или вы оставили меня? — насмешливо спросил он.
Невидящим взглядом она уставилась на изрезанный деревянный стол. «Ну что на это сказать?
Что он разбил мое сердце? Разрушил мою веру в людей? И что мне надо просто знать, почему… И пока я этого не узнаю…
— Мы разлюбили друг друга, — наконец пробормотала она.
Он передернул плечами и скептически улыбнулся.
— Но вы знаете, чем я занимался? Где жил? Вы все знаете обо мне?
— Да. — Ей показалось, что так оно и есть.
Некоторое время он молчал, но Джеллис чувствовала на себе его взгляд. Ей захотелось встать, убежать далеко отсюда, обдумать все это наедине с собой. Глубоко потрясенная неожиданной встречей, она не знала, что сказать, что чувствовать, о чем думать.
Они ведь расстались не по взаимному согласию. Он сказал тогда, что уезжает на несколько дней — ему надо было кое-что выяснить насчет своего бизнеса, — и не вернулся. Вместо этого он прислал короткую резкую записку. Все последние четыре месяца Джеллис пыталась разыскать его, чтобы, по крайней мере, узнать, почему все так произошло. И вот теперь, когда он сидит перед нею, она не знает, что ей делать.
Джеллис смотрела на него долгим взглядом, в котором читались отчаяние, мука и беспомощность.
— Мы расстались по взаимному согласию? Или речь идет об ущемленной гордости? — тихо спросил он. — Да, я вижу, что это так. Я обидел вас, правда?
Она с горечью подумала, что лучше было бы обойтись без подобных высказываний. Но ведь он и в самом деле обидел ее. И так сильно, что тогда Джеллис хотелось умереть.
В те первые недели после разрыва ее постоянно мучили кошмары. Она пыталась найти его и жила в каждодневной тревоге и страхе… Но он словно растворился в воздухе. В его банке ей не сообщили, снял ли он со своего счета хоть какую-то сумму. В списках пассажиров на авиарейсах и на теплоходах его фамилии не значилось. А если бы и значилась, ей все равно бы не сказали. Она разыскивала его в больницах, полиции и даже похоронных бюро.
Шли недели, затем и месяцы, а от него все не было и не было новостей. Ее боль и отчаяние превратились в ненависть. По крайней мере, она пыталась себя убедить в этом. Однако всегда теплилась надежда, что когда-нибудь она узнает правду. Что все это какая-то страшная ошибка. И вот теперь он сидит перед нею — незнакомец с ожесточенным лицом, который совершенно ее не помнит.
— Да, — наконец призналась она, — вы очень сильно обидели меня.
На этот раз он отвел взгляд в сторону. Он смотрел в окно на оживленную улицу.
— А каким я был?
— Добрым, — печально пробормотала она. «Любящим и открытым, и с таким милым акцентом». Но теперь и акцент у него стал более жестким и режущим слух. Она думала, что возненавидит его, как только увидит снова. Но почему-то этого не случилось.
— Добрым, — горько усмехнулся он. — Боже милостивый, мне кажется, я никогда в жизни не был добрым. Оказывается, с утратой памяти теряешь и все прежние чувства.
— Неужели вы ничего не помните?
— Ничего. — Он метнул на нее взгляд и насмешливо улыбнулся. — А чем я занимался, когда вы узнали меня? Был ли я преуспевающим бизнесменом, как говорят?
— Нет. Вы сделали небольшой перерыв, чтобы оглядеться. Искали, чем вам заняться, — тихо добавила она. — Вы владели сетью ресторанов, которые продали как раз перед нашей встречей.
— И когда это было?
— Восемнадцать месяцев назад, — грустно добавила она.
— Это означает, что мы расстались перед тем, как я отправился в Южную Америку.
— Да.
— Но вы не знали, что я уезжаю? Или знали?
— Не знала.
— Значит, если я не растратил деньги от продажи ресторанов в Южной Америке, у меня они еще оставались?
— Да.
— А родственники?
«Родственники? — Джеллис готова была впасть в истерику. — О да, родственники у тебя есть, Себастьен. У тебя есть жена и сын. Сын, который у тебя родился и которого ты бросил. Но ведь я не скажу ему об этом, для чего? Все равно он не помнит. И если я не скажу ему, он, возможно, захочет вернуться домой. Поэтому, пока я не узнаю, почему он уехал…»
Она смотрела на него, и ее нежное лицо становилось все более жестким и суровым.
— Нет, — покачала она головой. — Я ничего об этом не знаю. — Просто несколько близких друзей, интимных подружек, вроде Натали, горько подумала она. Эта Натали завершила кошмар, начатый Себастьеном. Но он, скорее всего, забыл и о Натали, а Джеллис не собиралась вновь напоминать ему о ней.
— В чем дело?
— Ни в чем, — быстра ответила она. Сделав над собой усилие, чтобы не думать о том, что ей делать, она спросила: — А что вы делаете в Портсмуте?
— Разгружаюсь. Я прибыл палубным матросом на «Пилбиме». Это грузовой корабль.
— О! А вы помните, вам понравилось море?
— Не помню.
— Да, раньше вы любили морские круизы.
В глазах Себастьена застыло суровое выражение. Он хохотнул и произнес:
— Это был самый простой и подходящий способ выехать из Южной Америки. Никаких бумаг, никаких денег: меня кто-то взял просто матросом. А между тем пытались выяснить, кто я такой и приходилось ли мне раньше путешествовать на палубе судна.
— А почему у вас нет ни бумаг, ни денег?
— Потому что кто-то, очевидно, выудил их, пока я после аварии был без сознания.
— Машина?
— Грузовик.
— И как же вы справляетесь с тех пор? — Она нахмурилась. — Без документов…
Он сунул руку в карман и бросил перед ней паспорт.
Она взяла его дрожащей рукой и открыла. Там была его фотография, однако в графе «имя» значилось: Вильям Блейк.
— А вы не знали, что вы — француз?
— Знал… по крайней мере, догадывался. Я думаю по-французски, — объяснил он. — Но для меня не имело бы никакого значения, даже если бы я был китайцем. Нищим не приходится выбирать, не так ли?
— Так, — согласилась она. Ей трудно было понять, как она может вот так просто сидеть и обсуждать разные вопросы с человеком, который предал ее, исчез из ее жизни, а потом вернулся. Она все еще была в каком-то оцепенении. Ей не верилось, что она видит его. — А этот? — глупо спросила она.
— Поддельный? А вы как думаете?
— Но ведь власти могут помочь вам…
— В самом деле?
— Да! В Южной Америке…
Он пожал плечами.
— Они сделали все, что могли. Однако без документов, без памяти, не зная, что я там делал, и без
