«совецкину власть» до уровня своей ненависти: я презирал ее и всех ее носителей и старался ее не касаться, как любой нормальный человек старается не вступить в собачье дерьмо.
В стране, в которой мне пришлось жить, я был не одинок в своем презрении к власть в ней предержащим. Мы узнавали друг друга по глазам, по интонациям в дозволенных речах, и мы умели быть откровенными, когда позволяли обстоятельства. Во время одного из таких обстоятельств в годы плавного перехода от «развитого социализма» к «эпохе застоя» я услышал не от «международного сиониста», а от качественного по пятой графе «простого советского человека такую притчу:
Берег спокойной речки. Три возлюбленные пары. Поскольку «товар» по согласию был уже разобран, в женской части этого временного коллектива царят спокойствие, мир и такое редкое состояние, как светлая женская дружба. Умелые женские руки споро создают временный уют, накрывая, как теперь говорят, поляну. Наконец все готово, и хорошо пошла первая рюмка «за всех присутствующих!» После третьей закурили и передохнули.
— Хорошо-то как! Это ли не есть счастье?! — восторженно сказал Леша.
— Не знаю, как вам, а мне для полного счастья нужно, чтобы было так: мы вот так сидим среди этой красоты на берегу, а мимо нас плывут гробы с деятелями из совпартактива, членами Политбюро, министрами и прочими руководителями партии и правительства, — охладил его пыл Федя.
— Но среди них же есть хорошие люди! — возмутился Саша.
— Знаю! — ответил Федя и продолжил: — Ребята, за кого вы меня тут держите? Я же не зверь и потому согласен: хорошие пусть плывут в хороших гробах!
Эта притча была рассказана на берегу Южного Буга под ушицу и водочку, под шум воды на тогда еще не затопленных порогах и под зеленый шум ветра в прибрежной роще, шум, успокаивающий сердце и душу. И мы все-таки выпили за счастье, хотя каждый понимал этот тост по-своему. Да и в самой этой притче светится древняя китайская мудрость, следуя которой нужно ничего не предпринимать, устроиться на пригорке и терпеливо ждать, когда мимо тебя пронесут труп твоего врага.
Глава VI. Эпизод первый — первый побег и возвращение в родные края
Когда Джугашвили отбыл по этапу к месту своей первой ссылки доподлинно неизвестно. Есть сведения о том, что он до этого во второй половине августа 1903 г. был возвращен в Батумскую тюрьму, но они маловероятны, так как противоречат приведенному выше письму, по которому только после 3 сентября 1903 г. те, кому следовало реализовать «Высочайшее повеление», узнали, что он находится в Кутаисской тюрьме. Имеются еще несколько возможных дат начала этапа, но наиболее вероятной из них представляется та, которую указала в своих записках несостоявшаяся интимная подруга Джугашвили — Н. Киртава, освобожденная из тюрьмы 12 ноября 1903 г. и после этого получившая его записку: «Меня отправляют, встречай около тюрьмы». Она его встретила и проводила на батумскую пристань. Этап проходил по маршруту: пароходом Батум-Новороссийск и далее — по железной дороге через Ростов-на- Дону, Самару и Челябинск. Распределительным пунктом был Иркутск.
Дата прибытия Джугашвили в Иркутск указана в сохранившихся документах Иркутского Охранного отделения — 26 ноября 1903 г. и соответствует указанному Н. Киртава времени начала этапа.
Конкретным местом ссылки Джугашвили было определено большое село Балаганского уезда Новая Уда. Ближайшей железнодорожной станцией к нему была Черемхово. Путь к ней лежал через уездный город Балаганск и составлял примерно 145 верст (154 км). Более близкой к Новой Уде была железнодорожная станция Тыреть (120 верст — 127 км). Прибытие Джугашвили в Новую Уду было отмечено в «Журнале административно-ссыльных» Новоудинского волостного управления 27-м ноября 1903 г. В это время в Новой Уде было трое ссыльных — Янкель-Мойша Закон, Иероним Линкевич и Абрам Этингоф, но своих воспоминаний о новом «сокамернике» они не оставили. Джугашвили это общество, видимо, тоже не устраивало, и он сразу же после прибытия в Новую Уду стал готовиться к побегу. Известны три рассказа товарища Сталина о первом этапе его побега по маршруту «Новая Уда — не указанная вождем железнодорожная станция».
Все эти три рассказа — явное фуфло, не заслуживающее никаких комментариев.
Еще одна версия побега неожиданно появилась через 44 года, когда в Кремль пришло следующее письмо:
Я глубоко извиняюсь, что беспокою Вас. В 1903 г., когда Вы были в ссылке село Новая Уда Иркутской губернии Балаганского уезда, в то время жили у меня на квартире. В 1904 г. я увез Вас лично в село Жарково по направлении станции Тырет Сибирской железной дороги, а когда меня стали спрашивать пристав и урядник, я им сказал, что увез Вас по направлению в г. Балаганск. За неправильное показание меня посадили в каталажку и дали мне телесное наказание — 10 ударов, лишили меня всякого доверия по селу. Я вынужден был уехать из села Новая Уда на ст. Зима Сибирской железной дороги.
В настоящее время я пенсионер 2 группы. Пенсию получаю 141 р. в месяц. Подавал заявление в Министерство социального обеспечения, получил отказ. Поэтому прошу Вас, как бывший партизан Якутского партизанского отряда, где был 3 раза ранен, потерял здоровье, получил инвалидность 2 гр., если вспомните меня, то прошу помочь мне получить персональную пенсию.
Дорогой товарищ Сталин, при Вашей доброй памяти, прошу написать мне письмо как бывшему старому партизану, а Вашему старому хозяину квартиры, где Вы жили село Новая Уда Иркутской губернии Балаганского уезда. Я надеюсь, что Вы меня не забудете и поможете получить персональную пенсию.
Ваш старый хозяин квартиры Кунгуров Митрофан Иванович.
г. Барабинск Новосибирской области, ул. Некрасова, 15.
Ожидаю от Вас письма.
Письмо Кунгурова генералиссимус прочел и поручил ИМЭЛ (Институт Маркса-Энгельса-Ленина, в 1953 г. на некоторое время стал ИМЭЛСом — Институтом Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина) ответить бывшему партизану, что он его не помнит, а заодно узнать у него подробности его, товарища Сталина, собственного побега (!). Такая забывчивость Сталина у нормального человека могла бы вызвать удивление, если не учитывать того, что сам вождь в 1947 году после нескольких микроинсультов не всегда бывал нормален и адекватен происходящему вокруг него да и во всем мире. Сам партизан тоже не всё помнил: из села Новая Уда он уехал через три с лишним года после бегства Джугашвили, а «села Жарково по направлению станции Тырет» вообще не существовало. Переписки с вождем у Кунгурова не получилось: вскоре в ИМЭЛ, выполнявший поручение генералиссимуса, поступила из Новосибирска информация о
