— Ты не только благородный и храбрый, ты еще очень красивый и сильный.
Я отталкиваю ее с некоторой жестокостью, что, однако, нисколько не разочаровывает ее, и она продолжает смотреть на меня большими русалочьими глазами, в которых таится вызов.
— Жестокий и опасный, ты не даешь мне закончить.
— В общем, не такой, в чем ты меня упрекаешь.
— Скажем просто, что ты такой внутри, но никогда не обнаруживал этого. Вся твоя жизнь бродячего вояки была лишь результатом притеснений и придирок к тебе.
— Я запрещаю тебе так говорить…
— Но ты остался тем, кем был, Джон., со своими комплексами превосходства и неполноценности, самонаказания и разрушения. Как и все остальные люди, ты находишься в постоянной борьбе между Добром и Злом.
— А сегодня кто я, по-твоему?
— Твое собственное орудие. Орудие уничтожения. В общем, худшая сторона тебя самого.
Ледяная улыбка играет на моих губах. Это не совсем тот ответ, что я ожидал от Арабеллы, но и он укрепляет меня в моем решении и той роли, что я сыграю через несколько часов. Тем временем я удивление смотрю на нее:
— Как ты можешь так со мной разговаривать?
Она звонко смеется и бросается на диван, положив голову на парчовую подушку.
— Обними меня, Джон! Ну…
Теперь моя очередь смеяться, и я, находясь на некотором расстоянии от дивана, наслаждаюсь своей новой победой над Арабеллой.
— Обними меня, — мурлыкает она со сдержанной иронией.
Этого тоже требует плохая сторона Арабеллы.
Постскриптум: Почему я написал, что Арабелла была затянута в темно-синее платье, тогда как в момент расставания на ней было зеленое?
Почему я упомянул оркестр, играющий Нью-Орлеанский 'свинг' 'Джон Кларк-Блюз', тогда как, пересекая зал, я слышал 'Рапсодию Джона Кларка номер восемь' в исполнении цыган?
И почему портье в красной куртке и эта реклама 'Кларк-Клуба'?
Куртка была желтая, а неон высветил надпись 'Джон-Клуб'.
Однако эти два воспоминания очень живы.
И почему все огни города неожиданно погасли? Почему я очутился один в тишине и мраке?
Почему, упав на мокрую землю; покрытую сухими листьями, нанесенными ветром, я выкрикивал имя 'Арабелла'?
Да, почему?
Итак, я вытащил свое оружие и выстрелил.
Мои веки поднимаются. Новая кровь бежит, стуча по артериям.
Моя душа пробуждается, и вечные воспоминания атакуют меня с новой силой. Как и всегда, доминирует мгновение моей смерти, но сегодня я вспоминаю это в каком-то тумане, как-то неясно и неопределенно. Я колеблюсь между темно-синим и зеленым, между красным и желтым, между завыванием трубы и всхлипыванием скрипки. Между Кларком и Джоном!
Что же могло со мной случиться такого, что я так торопливо совершил самоубийство? Хрустальный звон гонит прочь мои мысли, и я вспоминаю о том деликатном и важнейшем задании, которое я получил.
Я с трудом выбираюсь из инкубатора, и два типа, одетые в темную униформу, выводят меня на середину необъятного зала с толстыми металлическими плитами на стенах. Я нахожусь в каком-то месте, где трое других военных суетятся вокруг различных аппаратов и приборов самой невероятной и сложной формы. Меня усаживают в кресло и прилаживают на череп электроды. Я чувствую, как острия проникают в мою плоть, и вижу, как мерцают и переливаются шкалы приборов. Наконец анализатор извергает какую-то карточку, которую с вниманием изучают два техника.
— Джон Кларк KJ-09, не правда ли? — спрашивает один из них.
Я утвердительно киваю головой.
— Причина смерти?
Очевидно, это неясно. Пилюля сделала свое, и мнемопсихические анализаторы ничего не сумели записать. И мне самому приходится вспоминать самое худшее.
— Самоубийство, — ответил я.
Затем меня переводят в другую комнату, где дают кое-какую одежду, простота которой равна низкому качеству изготовления.
Я провожу еще час в комнате с металлическими стенами, прежде чем два охранника забирают меня и сажают в небольшой ракетоплан, который тут же начинает скользить по рельсам внутри освещенного редкими огнями туннеля. Мы достигаем широкого выхода и вырываемся в воздух с головокружительной скоростью. Через иллюминатор, расположенный сзади, я вижу, как исчезает, закрываясь утренним туманом, новый центр оплодотворения, так ревниво охраняемый новыми хозяевами. И еще кое-что я успел заметить: подземные туннели служат для входа и выхода из центра, и каждая машина — въезжающая или выезжающая — оборудована специальным устройством, позволяющим преодолевать энергетическую стену, колпаком накрывающую центр.
Но единственное, что меня сейчас беспокоит, это молчание моих охранников и то, что здесь со мной собираются делать. Куда они меня везут? Абсолютно невозможно выбрать какой-либо ориентир, и мне ничего не остается, как довериться своей звезде.
Но вот мы резко тормозим и теряем высоту, пролетая над высоким городом, который я сразу узнаю — это Кларк-Юнион. Мы снижаемся по спирали, пролетая над окраинами города, пока ракетоплан выбирает площадку, на которую садится в реве и свисте своих реактивных двигателей. Машина приземляется на большой крыше, и мне знаком предлагают выйти. Я выхожу и занимаю место в лифте, который камнем падает вниз и замирает где-то этажей двадцать спустя. В коридорах я замечаю вооруженных до зубов охранников в боевой форме. В конце моего приключения я оказываюсь в комнате, где меня ждут два человека, одетых как оловянные солдатики и держащихся напряженно. В одном из них — горделивом и величавом — я сразу же узнаю вождя Союза, Президента Кларка Альфа Первого. Беспокойство и недоумение охватывают меня, но неожиданно в комнате, стены которой увешаны гобеленами с изображением перекрещивающихся серпа и молота, звучит голос президента: — Добро пожаловать к нам, товарищ KJ-09. Сообщение, которое мы только что получили, действительно подтверждает ваше самоубийство. Мы также знаем и все мотивы вашего поступка, который позволил вам ускользнуть от капиталистической тирании и попасть в нашу страну, о которой, мы в этом твердо убеждены, вы храните лучшие и благородные воспоминания.
— Спасибо, господин Президент. Есть определенные вещи, которые свободный, искренний и лояльный человек не может принять.
— Эти чувства делают вам честь, товарищ, и будьте уверены, что среди нас вы займете достойное место.
Он поворачивается к своему верному В-1, делает жест, и товарищ секретарь партии вынимает из маленькой бархатной коробочки сверкающую медаль на длинной ленте из красного шелка, вешает ее мне на шею и, обнимая, произносит:
— Герой Труда и пролетарской дисциплины.
На мгновение воцаряется тишина, и сразу же — голос Альфа Первого:
— Идите, товарищ KJ-09, и не забывайте, что наша победа будет победой разума, справедливости и человеческой свободы.
Эти слова все еще звучат в моих ушах, в то время как я покидаю кабинет Президента в сопровождении первого секретаря партии. По возвращении на огромную крышу, что нависает над столицей Союза, он говорит мне с фамильярной улыбкой:
— Список ваших достижений превосходен. Мне кажется, что вы захотите продолжать свою работу в одном из наших технических центров. Замечательно! Вы инженер-электронщик, а мы очень нуждаемся в
