защелкнулся язычок замка.
Солдат лег на пол и скрючился во мраке, прижав коробку к животу. Ощупал башмак. Вдоль задника и сбоку каблука шла глубокая косая зарубка. Нога затронута не была. С улицы послышались тяжелые шаги и шумные голоса.
Шаги приближались. Деревянная дверь содрогнулась от глухого удара, снова послышались грубые, но скорее жизнерадостные голоса, говорящие на непонятном, тягучем языке. Звук одиноких шагов удалялся. Два голоса, один совсем рядом, другой – подальше, перебросились двумя-тремя короткими фразами.
Раздался стук – должно быть, стучали еще в какую-то дверь, потом снова в эту, стучали кулаком, раз за разом, но как-то неуверенно. Какой-то далекий голос прокричал незнакомые слова, и тот, кто был вблизи, громко захохотал. Потом захохотали оба, в два голоса.
И двое, грузно шагая, удалились, громко разговаривая и смеясь. В наступившей тишине снова раздалась трескотня мотоцикла, потом, постепенно затихая, вовсе заглохла.
Солдат попытался переменить положение: острая боль в боку пронзила его, боль очень сильная, но все же терпимая. Его донимала главным образом усталость. И сильно тошнило.
И тут, совсем рядом, из мрака, донесся низкий голос мальчугана, но что тот говорил, солдат не разобрал. Он почувствовал, что теряет сознание.
В зале собралась внушительная толпа: люди – большинство в штатском – стоят, сбившись небольшими кучками, сильно жестикулируя, о чем-то беседуют. Солдат пытается пробиться сквозь толпу. Он находит наконец более свободное местечко, где, сидя за столиками, люди распивают вино и, размахивая руками, о чем-то громко спорят. Столы тесно сдвинуты, и проход между скамьями, стульями и спинами сидящих очень затруднен, но как-никак видно, куда идешь. На беду, все места как будто заняты. Со всех сторон беспорядочно расставлены столики – круглые, квадратные, прямоугольные. За некоторыми сидят всего по три-четыре человека: самые большие столы – длинные, со скамьями вокруг, позволяют обслужить человек пятнадцать. Над стойкой склонился хозяин – высокий толстяк, особенно приметный потому, что стоит на возвышении. В узком промежутке между стойкой и последними столиками толпится кучка посетителей, одетых более нарядно – в короткие пальто городского покроя или шубы с меховым воротником; стаканы для них приготовлены рядом с хозяином – стоит протянуть руку, чтобы взять, – они виднеются в промежутке между фигурами стоящих, которые, энергично жестикулируя, о чем-то беседуют. Один из посетителей остается немного в стороне, справа, он не вмешивается в беседу своих друзей, но, прислонясь к стойке спиной, смотрит в залу, на сидящих там людей, на солдата.
Тот замечает наконец неподалеку столик – к нему сравнительно удобно подойти, и сидят за ним только двое военных: капрал-пехотинец и сержант. Оба неподвижные и молчаливые, они своими сдержанными повадками резко отличаются от всех окружающих. За их столиком есть свободный стул.
Солдату удается без особого труда пробраться к этому столику, и, положив руку на спинку стула, он спрашивает, можно ли присесть. Капрал отвечает: с ними был еще товарищ, но он на минутку отлучился и все не возвращается; похоже – он встретил кого-то из знакомых; можно пока что занять его место. Солдат так и поступает, весьма довольный тем, что удается присесть и отдохнуть.
Двое других молчат. Они и не пьют, перед ними даже нет стаканов. Шум в зале словно не достигает их ушей, окружающая суета не тревожит их взоров, устремленных в ничто, словно они спят с открытыми глазами. Если это и не так, во всяком случае зрелище, которое тот и другой неотрывно созерцают, перед каждым из них разное, поскольку тот, что сидит справа, повернулся лицом к совершенно голой стене – белые листы объявлений висят дальше, – а второй смотрит в противоположную сторону, туда, где расположена трактирная стойка.
На полдороге от стойки, над которой, расставив руки в упор, склонил свое тучное тело хозяин, между столиками проходит с нагруженным подносом молодая служанка. Она ищет глазами, соображая, куда направиться: вот она приостановилась, круто повернулась и оглядывается. Она не шевелится, не делает ни шага, только бедра под широкой сборчатой юбкой слегка покачнулись, шевельнулась голова с тяжелым узлом черных волос да слегка дрогнуло туловище; на вытянутых руках она, вровень с лицом, неподвижно держит поднос, а сама изогнулась, обернувшись в другую сторону, и довольно долго остается в таком положении.
Судя по направлению ее взгляда, солдат думает, что она заметила его присутствие и подойдет, чтобы принять у него заказ или даже сразу его обслужить, поскольку у нее на подносе бутылка красного вина, которую она, совершенно не заботясь о ее вертикальном положении, угрожающе наклонила, с риском ее обронить. Пониже бутылки, на траектории неминуемого падения – лысая голова старого рабочего, а тот, видимо ничего не подозревая, продолжает то ли в чем-то упрекать своего соседа слева, то ли увещевать его или призывать в свидетели своей правоты; при этом он потрясает правой рукой с переполненным стаканом, содержимое которого угрожает вот-вот пролиться.
Тут солдату приходит в голову, что на его столе нет ни одного стакана. На подносе – только бутылка и ничего больше, что позволило бы утолить жажду нового клиента. К тому же подавальщица, видимо, не обнаружила в его углу ничего такого, что привлекло бы ее внимание, и продолжает шарить глазами по зале: минуя солдата и двух его соседей, взгляд ее скользит поверх других столов, вдоль стены, где четырьмя кнопками прикреплены белые листки объявлений; вдоль окна витрины со сборчатой занавеской, загораживающей залу от глаз прохожих, окна с тремя выпуклыми эмалевыми шарами снаружи; вдоль входной двери, также частично занавешенной и украшенной надписью «Кафе», которая читается навыворот; вдоль стойки с пятью-шестью прилично одетыми посетителями перед нею, а также того, крайнего справа, что все еще смотрит на столик, за которым сидит солдат.
Тот переводит взгляд в сторону своего стула. Сержант пристально разглядывает ворот его шинели, то место, где пришиты два зеленых ромба, – суконных, с армейским номером.
– Так вы были под Рейхенфельсом? – говорит он. При этом его подбородок едва заметно, но стремительно выдвигается вперед.
Солдат подтверждает:
– Да, был я в этой переделке.
– Были, – уточняет сержант, для доказательности повторяя то же движение подбородком и кивая на отчетливые следы армейского номера.
– И он тоже, – говорит капрал, – тот, что сидел тут, на вашем месте…
– Ну, он-то дрался, – прерывает сержант. И, не получив ответа, добавляет: – А то, сдается мне, найдутся и такие, что не выстояли.
Он оборачивается к капралу, и тот делает неопределенный жест в знак то ли неведения, то ли
