— Сегодня вечером, — продолжает Марша, — я должен пойти в одно место, где меня будут ждать убийцы — те, что стреляли вчера в Дюпона — и, в свою очередь…
Он поднимается по лестнице — медленно.
Этот дом всегда казался ему мрачным. Слишком высокие потолки, темная обшивка, углы, где сгущается тьма, рассеять которую не удается даже электрическому свету, все здесь сделано для того, чтобы усилить тревогу, охватывающую тебя, как только ты сюда войдешь.
В этот вечер Марша обращает внимание на детали, которые до сих пор его не задевали: скрипящие двери, тревожные перспективы, необъяснимые тени. У подножия перил скалится морда сумасшедшего.
С каждой ступенькой подъем замедляется. Перед маленькой картиной с разрушенной башней приговоренный к смерти останавливается. Теперь ему бы очень хотелось узнать, что же означает эта картина.
Через минуту будет слишком поздно — ведь осталось всего пять ступенек до того места, где ему предстоит умереть.
Зловещий тон собеседника не производит на комиссара никакого впечатления. Он требует уточнить: кто должен убить Марша? Где? Почему? Откуда ему это известно? С другой стороны, доктор Жюар не упоминал о его присутствии в клинике: по какой причине? Лоран с трудом скрывает свои мысли; он почти убежден, что имеет дело с психом, который, может, даже не знал профессора и был доведен до столь бессмысленных выдумок исключительно манией преследования. Если бы он не опасался, что этот сумасшедший начнет буйствовать, то сразу бы выставил его за дверь.
Тем временем Марша говорит, горячась. То, о чем он сообщает, очень серьезно. К сожалению, есть кое-что, о чем он не может сказать, но ему очень нужна помощь комиссара: разве можно вот так дать убить невинного человека! Лоран теряет терпение:
— Но как вы хотите, чтобы я вам помог, если ничего не можете мне сказать?
Марша в конце концов рассказывает, как он случайно оказался у клиники Жюара, на Коринфской улице, в тот самый момент, когда доктор привез раненого. Он подошел из любопытства и узнал Даниэля Дюпона, с которым встречался при различных обстоятельствах у общих друзей. Он предложил свои услуги, чтобы помочь перенести его, ведь доктор был один. Если последний и не упомянул о его присутствии, то по его собственной просьбе: ему действительно хотелось, чтобы его имя никоим образом не было упомянуто в связи с этим преступлением. Тем не менее оборот, который принимают события, заставляет его просить защиты у полиции.
Лоран удивляется: доктор Жюар, стало быть, принял помощь прохожего, тогда как в его распоряжении находился медицинский персонал?
— Нет, господин комиссар, в этот час в клинике никого не было.
— Как так? А который был час?
Марша, прежде чем ответить, раздумывает несколько секунд:
— Было, наверное, около восьми, половины девятого; точно не могу сказать.
В девять часов Жюар позвонил в полицию, чтобы сообщить о смерти. Лоран спрашивает:
— Может, после девяти?
— Нет, нет: в девять часов несчастный Дюпон был уже мертв.
То есть Марша поднялся до операционной. Доктор утверждал, что ему не требовалась ничья помощь для этой операции, крайней сложности которой он еще не заметил. Тем не менее Дюпон, опасаясь худшего, перед тем как ему дали наркоз, воспользовался имевшимися в его распоряжении несколькими секундами, чтобы рассказать об обстоятельствах нападения. Марша пришлось пообещать ему ничего не рассказывать, хотя он не понимает, к чему что-то скрывать от полиции. Во всяком случае, он не считает, что изменил своему слову, рассказав главному комиссару о поручении, данном ему профессором — ему, кто никоим образом не был предназначен, как он повторяет, для подобной авантюры. Дело в том, что он должен прямо сегодня проникнуть в особняк на улице Землемеров, чтобы взять там какие-то документы и передать их потом весьма видному политическому деятелю, для которого эти документы представляют огромную важность.
Лоран не понимает двух вещей. Прежде всего. Почему эта операция должна хранится в тайне? (Из-за наследников?) И с другой стороны — что в ней такого опасного? Что же касается «обстоятельств нападения», то Марша может быть спокоен: их легко восстановить!
Добавив это, комиссар — который по-прежнему верит в самоубийство — подмигивает с понимающим видом своему собеседнику. Он уже не знает что и думать об этом Марша: судя по деталям относительно кончины своего друга, которые тот приводит, приходится допустить, что он на самом деле находился в клинике накануне вечером; однако остальная часть его рассуждений настолько безрассудна и туманна, что от предположения о его безумии будет, кажется, трудно отказаться.
Ободренный заговорщическим видом, с которым говорит с ним комиссар, негоциант начинает говорить — намеками — о террористической организации и борьбе, предпринятой против одной политической группировки, которая… которую… Лоран, увидев наконец, куда он клонит, приходит ему на помощь:
— Политическая группировка, членов которой систематически уничтожают, одного за другим, каждый вечер в половине восьмого!
И Марша, который не замечает иронической улыбки, сопровождающей эту фразу, испытывает, как кажется, огромное облегчение.
— А, — говорит он, — я подозревал, что вы были в курсе. Это сильно упрощает дело. Если держать полицию в неведении, как это собирался сделать Дюпон, то могут быть серьезные последствия. Напрасно я ему твердил о своем убеждении, что именно ее-то это и касалось — а не меня! — не было никакой возможности заставить его отказаться от своей смехотворной тайны. Вот почему я стал играть эту комедию; и так как вы мне отвечали в том же духе, нам было трудно выйти из этого положения. Теперь мы можем поговорить.
Лоран решает подать реплику. Ему любопытно узнать, чем все это кончится.
— Стало быть, вы говорите, что Даниэль Дюпон, перед тем как умереть, поручил вам секретную миссию, выполняя которую вы рискуете своей жизнью?
Марша таращит глаза. «Перед тем как умереть?» Он уже совсем не понимает, что он может сказать и о чем должен молчать.
— Итак, — настаивает Лоран, — почему вы считаете, что в этом доме вас ждет ловушка?
— Доктор, господин комиссар, доктор Жюар! Он все слышал!
Доктор Жюар присутствовал, когда Дюпон объяснял значение этих бумаг и что он с ними должен сделать. Как только он понял, что Марша должен будет пойти за ними, он тут же смылся под благовидным предлогом и пошел звонить главарю бандитов, чтобы предупредить его. Марша предусмотрительно повторил громким голосом, что не принадлежит к этой группировке, но он видел, что доктор не верит ни единому его слову; так что остальные сразу же решили сделать негоцианта жертвой сегодняшнего вечера. И вот этому-то полиция должна непременно помешать, так как это
— Ладно, — говорит Лоран, — успокойтесь. Вы слышали, что доктор говорил по телефону?
— Нет… то есть: не все, но… Да уже по его лицу было ясно, что он собирался делать.
Ну вот, и этот туда же, как Руа-Дозе. Откуда только это коллективное помешательство? Что касается Дюпона, понятно, ему удобнее было все свалить на таинственных анархистов; тем не менее лучше было бы ему самому переправить свои бумаги, прежде чем убить себя. Есть еще неясности. К сожалению, не приходится надеяться что-то прояснить, допрашивая этого человека.
Чтобы избавиться от него, комиссар подсказывает ему хороший способ уйти от своих убийц: раз они могут убивать только ровно в половине восьмого, будет достаточно, если он пойдет за бумагами в другое время.
Негоциант уже об этом думал, но от такой могущественной организации так просто не уйдешь: убийцы захватят его в плен и убьют в назначенное время; они уже там, поджидают его; так как доктор — который этого не знал — не уточнил время, когда Марша пойдет в дом профессора…
— Вы слышали, что доктор говорил по телефону?
