Комиссар берет трубку и просит соединить его со столицей. Для очистки совести. Только столичные службы могут дать эту справку — если там успели сделать вскрытие.
Его быстро соединяют, но неоднократно переадресовывают с места на место, и ему так и не удается выйти на компетентного человека. Начальник отдела, который подписал письмо, предписывающее передать тело, направляет его в отдел судебно-медицинской экспертизы, где, похоже, никто не в курсе. Соединяясь по очереди то с одним, то с другим, он в конце концов выходит на кабинет префекта, где кто-то — он не знает в точности, кто — соглашается выслушать его вопрос: «С какого расстояния была выпущена пуля, от которой погиб Даниэль Дюпон?»
«Минутку, не вешайте трубку, пожалуйста».
Лишь после долгой паузы, прерываемой различными шумами, он получает свой ответ:
«Пуля калибра семь шестьдесят пять, выпущена спереди, примерно с четырех метров».
Ответ, который абсолютно ничего не доказывает, кроме того, что урок был хорошо усвоен.
Затем Лоран снова принимает Валласа.
Специальному агенту, похоже, нечего сказать. Он зашел сюда, словно не знал, куда ему больше идти. Он рассказывает о бегстве негоцианта Марша, о встрече с Жюаром, о посещении бывшей мадам Дюпон. Комиссар, как и всякий раз, когда он имеет дело с доктором, находит его поведение подозрительным. Что же касается бывшей супруги, всем было очевидно, что она ничего не знала. Валлас описывает странную витрину, сделанную владелицей писчебумажного магазина, и к великому удивлению Лорана вынимает из кармана открытку, только что принесенную ему дежурным.
Комиссар идет к столу, чтобы взять отправленный незнакомкой экземпляр. Это одна и та же карточка. Он дает Валласу прочитать написанную на обороте фразу.
Сцена происходит в городе в помпейском стиле — а если точнее, на прямоугольной площади, задний план которой занят храмом (или театром, или еще чем-нибудь в этом роде), а другие стороны — различными памятниками более мелких размеров, отделенными друг от друга дорогами, мощенными плитами. Валлас уже не помнит, откуда взялся этот образ. Он говорит — то посреди площади, то на ступеньках, на очень длинных ступеньках, с какими-то людьми, которых уже не отличает друг от друга, но которые поначалу были четко охарактеризованными и различимыми. У него самого вполне определенная роль, по всей видимости, первого плана, возможно, официального характера. Неожиданно воспоминание становится почти что пронзительным; в отрезок с секунду вся сцена исполняется необыкновенной насыщенностью. Но что за сцена? Он лишь успевает услышать себя самого говорящего:
— И давно это произошло?
Сразу же все исчезло, собрание, ступеньки, храм, прямоугольная паперть и ее памятники. Ничего подобного он никогда не видел.
На площади возникает милое лицо необыкновенно черноволосой молодой женщины — владелица писчебумажного магазина с улицы Виктора Гюго и отзвук ее гортанного смеха. Лицо, однако, серьезное.
Валлас и его мать дошли наконец до этого тупикового канала; на солнце низкие дома отражались своими старыми фасадами в зеленой воде. Они искали не родственницу:
Валлас бредет по городу, наудачу. Ночь влажная и холодная. Небо весь день оставалось желтым, низким, туманным — снежным, — но снега не было, и теперь на город спустились ноябрьские туманы. В этом году зима быстро наступает.
Фонари по углам улиц очерчивают окружности рыжего света, которых хватает разве лишь на то, чтобы прохожий не затерялся. Переходя через улицу, надо быть очень внимательным, а то натолкнешься ногой на бордюр тротуара.
В кварталах, где побольше магазинов, чужак удивляется столь скудному освещению витрин. Наверное, не стоит особенно заботиться о клиентуре, если продаешь рис или хозяйственное мыло. В этом захолустье немногие торгуют безделушками.
Валлас заходит в загроможденный и запыленный магазин, который выглядит так, будто предназначен для складирования товаров, а не для продажи их в розницу. В глубине мужчина в фартуке сколачивает гвоздями ящик. Он прекращает стучать молотком, чтобы попытаться понять, какую же такую резинку хочет Валлас. В ходе объяснения он неоднократно кивает головой, словно ему отлично известно, о чем идет речь. Затем, не сказав ни слова, он направляется в другой конец лавки; чтобы достичь своей цели, ему приходится по пути передвинуть целую кучу всяких предметов. Он открывает и закрывает большое количество ящиков, минуту размышляет, встает на стремянку, снова начинает свои поиски — столь же безуспешно.
Он возвращается к своему клиенту: такого товара больше нет. У него с довоенных времен оставалась одна упаковка, еще недавно что-то было; должно быть, распродали все до последней резинки — если кто- нибудь не засунул ее куда-то в другое место: «Здесь столько всего, что ничего уже нельзя найти».
Валлас снова погружается в ночь.
Почему бы, с таким же успехом, не вернуться к уединенному особняку?
Как заметил главный комиссар, поведение доктора Жюара не было абсолютно ясным — хотя не очень понятно, в чем могла заключаться его тайная роль. Проходя через салон-библиотеку, маленький доктор внимательно оглядел Валласа, сделав вид, что не видит его через толстые стекла своих очков; ведь он прошел там только для того, чтобы его увидеть. И неоднократно в ходе разговора, который произошел между ними через полчаса, Валлас удивлялся тому, как Жюар выражал свои мысли: казалось, что он думал о чем-то другом, а иногда даже говорил о чем-то другом. «У него нечистая совесть», — уверяет Лоран.
Вполне возможно, что и негоциант Марша не такой сумасшедший, как кажется. В конечном итоге для него благоразумнее было найти себе убежище. Любопытно отметить, что доктор в своем рассказе не делает ни малейшего намека на присутствие Марша на Коринфской улице в момент прибытия раненого; напротив, он все время утверждал, что не нуждался ни в чьей помощи; тем не менее, как признает комиссар, Марша не мог сам выдумать все детали относительно кончины профессора. Если бы Жюару было известно, так или иначе, что Марша должны убить сегодня ночью, тогда ему и на самом деле было бы выгодно скрыть присутствие негоцианта в его клинике накануне вечером. Он не знает, что тот уже все рассказал полиции.
Таким образом, пневматичка, обнаруженная на почте до востребования, имеет-таки отношение к этому делу — Валлас был в этом убежден с самого начала. Это адресованный убийце вызов на второе — сегодняшнее — преступление, — которое должно (согласно этой версии) состояться в этом же городе. Выводы инспектора, отчет которого читал Валлас в кабинете Лорана, точны в следующем: существование двух сообщников в покушении на Даниэля Дюпона — получатель (Андре ВС) и еще какой-то персонаж, обозначенный в тексте письма инициалом Г. Вероятно, сегодня вечером первый будет действовать в одиночку. Наконец, Марша был прав и в своих опасениях, что засада будет поставлена задолго до предначертанного часа — это подтверждают слова «вся вторая половина дня», также присутствующие в пневматичке.
Остается почтовая карточка, тайком подсунутая под дверь дежурки консьержа в главном комиссариате. Весьма сомнительно, что сами заговорщики захотели предупредить полицию о месте и времени своего злодеяния. Их программа предусматривает взятие ответственности за преступление и придание ему по возможности самой широкой огласки (в министерстве внутренних дел и администрации Президента уже получили несколько посланий от главарей организации), однако в почтовой открытке содержится разоблачение, которое в состоянии провалить их план — если только теперь они не чувствуют себя столь могущественными, что уже никого не боятся. Так недалеко и до того, чтобы заподозрить в двурушничестве комиссара — что, с другой стороны, затруднительно.
Куда более правдоподобным будет допустить то, в чем Лоран, со своей стороны, обнаруживает полную уверенность: предупреждение исходит от самого Марша. Негоциант, покидая город, прибегнул к крайнему средству, чтобы убедить полицию в необходимости установления наблюдения за домом погибшего.
