ног, то что тогда говорить о ней?
— Ляжем спать или сначала поедим?
— Спать? Мы ляжем спать? — Эта перспектива так обрадовала ее, что она на время забыла о своей злости. — А где?
Ухмылка искривила его рот.
— Прямо здесь, Розенкранц. А чего ты ожидала, пятизвездный отель?
— Здесь? — Саммер огляделась вокруг. — На открытом воздухе? Но ведь тут могут водиться медведи, волки… ну и другие звери.
— Что до меня, то после убийц медведями и волками меня не испугаешь. Кроме того, я не думаю, чтобы в этой части Туманных Гор водились волки.
Саммер отметила про себя, что про медведей он не обмолвился. И уже собиралась сказать о своих опасениях вслух, как в этот момент Маффи тявкнула и взобралась ей на колени.
— Она голодна, — констатировала Саммер. — Я считаю, что нам надо сначала поесть.
— Если думаешь, что я поделюсь с этой псиной той жалкой провизией, что у нас есть, ты опять ошибаешься.
— Она спасла тебе жизнь, — напомнила Саммер.
— Благодарю тебя, — произнес Франкенштейн, обращаясь к Маффи, — а теперь ступай и поймай себе аппетитную, сочную белку.
— Она не охотничья собака. Она собака для выставок, является неоднократным чемпионом. Моя мама ухаживает за Маффи, как за ребенком. Я не думаю, что прежде она хоть раз покидала дом без поводка.
— Круто, — сказал Франкенштейн, передавая Саммер пакетик с галетами. — Между нами и голодом ровно восемь пакетов галет, четыре банки пива и упаковка мятных таблеток. Когда они кончатся, нам придется ловить белок.
В целлофановом пакетике было шесть галет. Под умоляющим взглядом Маффи Саммер зубами разорвала целлофан. В том, что сказал Франкенштейн, была суровая, неумолимая правда. Им надо было беречь каждую крошку съестного.
Тем не менее она протянула Маффи галету.
Жуя свою галету, Франкенштейн посмотрел на эту сцену с явным неодобрением.
— Ох уж эти бабы, — пробормотал он, покачав головой.
— Мы спасли твою шкуру, — ответила Саммер, включая Маффи в
— Пива хочешь? — Колхаун, видимо, решив оставить вопрос о Маффи и галетах, оторвал банку от упаковки и протянул ее Саммер.
— Я ненавижу пиво. — Она взяла банку с гримасой отвращения.
— А я перестал употреблять пиво некоторое время назад. Но если ты не видела подходящего источника, то это все, что мы можем пить.
Состроив брезгливую мину, Саммер оторвала крышку. Если бы не мучительная жажда, она не сделала бы этого. Обычно ее начинало тошнить от одного запаха. Однако сейчас она поднесла банку ко рту и сделала глоток. После смазанных арахисовым маслом галет, пожалуй, самое лестное, что можно было сказать по поводу теплого пива, это то, что оно мокрое.
— Не понимаю, как люди могут пить такую дрянь, — промолвила Саммер, сморщив нос, и протянула банку Стиву. — На, если хочешь, допей остальное. Я только раз глотнула.
— Да, чтобы получать от пива удовольствие, требуется практика. А ты случайно не из числа ли этих высокомерных трезвенников? — Он взял банку и с непроницаемым выражением лица секунду смотрел на нее, словно взвешивая емкость в руке.
— Говоря по правде, да, — ответила Саммер, оскорбленная презрительной характеристикой тех людей, которые отвергали спиртное. — А ты уж не алкаш ли?
— Ага, он самый, — ответил Франкенштейн, продолжая держать в вытянутой руке банку, так и не пригубив ее. — Больше не хочешь? — Ошарашенная его признанием, Саммер отрицательно помотала головой. — Точно не хочешь?
Саммер кивнула. Колхаун пожал плечами, встал и вылил пиво в траву у пещеры. Она все еще изумленно смотрела на него, когда Стив снова сел рядом с ней. Потом он смял банку в руке и сунул ее обратно в спортивную сумку.
— И перестань так смотреть на меня, — перехватив ее взгляд, сказал он с оттенком мрачной усмешки. — Я не стал его пить, правда? А меня тоже мучает чертовская жажда.
Чувствуя неловкость, Саммер потупила глаза и начала разламывать свою последнюю галету, перед тем как скормить ее Маффи, которая в благодарность лизала ей руку. Когда она снова подняла глаза, Франкенштейн расстилал скатерть на каменистой земле. Скатерть была из тех, какие обычно держат в багажнике автомобиля для пикников. Машинной работы, с рисунком в виде сцепленных обручальных колец. На кремовом фоне маленькие розово-лиловые и темно-голубые квадратики, образующие кольца. По краям скатерть была излохмачена, в одном ее углу красовалась дыра. Кроме того, она настолько выцвела, что с трудом можно было отличить лиловые квадратики от голубых.
Франкенштейн улегся и завернулся в скатерть, как сосиска в тесто. На поверхности осталась только его голова, которую он положил на спортивную сумку. Он закрыл глаза и, судя по всему, собирался вот-вот уснуть.
— Эй, а как же я? — воскликнула возмущенная Саммер.
Его глаза открылись. Некоторое время он, раздумывая, смотрел на нее, потом молча распластал руки, словно крылья у птицы, готовой взлететь, и приподнял скатерть. Смысл жеста был ясен: если тебе нужна постель, вот она, но придется разделить ее со мной.
Саммер быстро взвесила альтернативные варианты. Их было немного, и все непривлекательны. В данный момент ей больше всего на свете хотелось спать. Она смертельно устала, веки ее слипались. Будь она цветком, то уже давно увяла бы.
С сердитым видом она сбросила с себя единственную кроссовку, с сомнением поправила бретельку бюстгальтера и заползла в его объятия.
Колхаун сомкнул руки и привлек женщину к себе. Через несколько секунд ее спина прижималась к его груди, а голова покоилась на спортивной сумке рядом с его головой, и она была укутана скатертью и его теплом.
В данных обстоятельствах чувствовать себя в безопасности было нелепо. Саммер знала это, но тем не менее все-таки ощущала себя защищенной. Его ровное дыхание шевелило ее волосы. Судя по всему, он заснул сразу же, как только она улеглась. Погружаясь в сон, Саммер тихо улыбнулась. Она вдруг представила, как пытается объяснить маме, почему именно оказалась в одной постели с Франкенштейном.
Глава 18
Стив спал глубоким, без сновидений, сном. Когда он наконец открыл глаза, то обнаружил, что смотрит на Диди.
Невероятно, но она, казалось, парила футах в шести над ним, фактически вытянувшись горизонтально на потолке пещеры. Стив недоверчиво оглядел Диди. На ней были ковбойские сапоги, плотно облегающие тело выцветшие голубые джинсы и кожаная мотоциклетная куртка. Ее вьющиеся светлые волосы были разбросаны по плечам, на лице сияла улыбка, рот обрамлял изрядный слой алой помады. Ярко-голубые глаза с густо накрашенными ресницами ослепительно лучились.
Это явно была Диди.
Но Диди мертва.
Когда он вспомнил это, по его спине пробежали мурашки.
Она погрозила ему пальчиком с ярко-красным ноготком.
