заинтересованных ведомств дело замяли. Представитель подрывной радиостанции «Свободная Европа», которому указали, что иные из упоминавшихся лиц все еще подвизаются у него на радио, нагло ответил: «Не берусь выносить суждение по поводу того, что делали эти люди 40 лет назад» [132].
Шпионаж в общепринятом смысле, конечно, был заботой ЦРУ с первых дней его существования, но это была рутинная деятельность, не вызывавшая особых эмоций у сотрудников ведомства. Работа как работа. Подлинный душевный подъем у тех, кто заполнял бесчисленные вакансии в стремительно развертывающемся ведомстве, вызывала официально санкционированная функция ЦРУ – «тайные операции», проще говоря, подрывная работа. Подавляющее большинство сотрудников ЦРУ видели в этом смысл создания ведомства и смысл собственной жизни.
Знаток тайных дел Ф. Праути во всеоружии долголетнего опыта указал:
«ЦРУ использует свою функцию разведки для прикрытия оперативной работы. Больше того, ЦРУ использует собственную разведку как инициатора своих тайных операций. Именно это понравилось в свое время генералу Доновану, когда президент Рузвельт спустил его с цепи во главе УСС, и именно это является движущей силой кадровых работников ЦРУ с тех пор» [133].
То были волнующие дни и годы для ветеранов УСС, вернувшихся к своим занятиям. Пишет Г. Розицкий:
«Весной 1948 года Белый дом считал, что война с Советским Союзом на пороге… В умах работников управления специальных операций ЦРУ на этот счет не было никаких сомнений. Враг – Советский Союз, и „советская цель“ – наша миссия. Мы профессионально и эмоционально посвятили себя только этой задаче. Мы рассматривали себя такими же участниками американского крестового похода против Сталина, как против Гитлера. Мы работали днями и ночами без выходных в обстановке нарастающего напряжения. „Холодная война“ была „горячей“ для наших оперативников, на карте стояла жизнь агентуры. Даже ныне, когда о настроениях того времени можно судить относительно спокойно, трудно определить общую общественную атмосферу, в которой мы начали нашу работу. На ум сразу приходят термины „истерия“ и „паранойя“. И если основное значение первого – „эмоциональная возбудимость“, а второго – „постоянная мания преследования“, то они подходят. Однако термины эти несут очень большую смысловую нагрузку, и стоит прибегнуть к более спокойному определению – „образ мышления холодной войны“ [134].
Настроения эти генерировались на вершине американской государственной пирамиды, откуда исполнителям, в том числе ЦРУ, спускались надлежащие директивы и инструкции. В официальной истории ЦРУ особо выделяется, что «предложения о начале тайных операций» первоначально исходили не от разведывательного сообщества, и были выдвинуты правительством, которое уже в декабре 1946 года дало указание о ведении «психологической войны» в мирное время.
Первоначально постановили возложить проведение ее государственный департамент, получили на это одобрение Трумэна, но быстро одумались. Государственный секретарь Дж. Маршалл «яростно выступил против, указан, что если такая деятельность госдепартамента будет разоблачена, это поставит его в затруднительное положение и дискредитирует американскую внешнюю политику». Директивой Совета национальной безопасности СНГ 4/А от 14 декабря 1947 года ведение «психологическое войны» было закреплено за ЦРУ. Официальная история ЦРУ продолжает:
«Дипломаты и военные, разумеется, хотели сохранить контроль за тайными операциями „психологической войны“, но не хотели нести ответственности за оперативную работу. Министерства боялись разоблачения их связи с проведением этих деликатных операций. ЦРУ предоставляло все преимущества для проведения тайных операций. Больше того, по положению на 1947 год треть сотрудников ЦРУ были выходцами из УСС. Наличие кадров бывшего УСС, имевших опыт в этих делах в военное время, давало возможность ЦРУ быстро планировать и проводить надлежащие действия. Это в сочетании с имевшимся аппаратом обеспечения за рубежом дало возможность ЦРУ немедленно приступить к действиям. Кроме того, ЦРУ располагало неподотчетными фондами для шпионажа, следовательно, не было необходимости обращаться к конгрессу за дополнительными ассигнованиями. Коль скоро министерства не захотели взять на себя риск, связанный с тайными операциями, ЦРУ и явилось подходящим механизмом для проведения их».
Операции «психологической войны» согласно директиве СНБ 4/А определялись примерно следующим образом: «Ведение пропаганды, в том числе с использованием анонимных, фальсифицированных или негласно субсидируемых публикаций; политические действия с привлечением лиц без гражданства, изменников и поддержка политических партий; квазивоенные методы, включая помощь повстанцам и саботаж; экономические действия, связанные с валютными операциями» [135].
ЦРУ по уши окунулось в эту работу, естественно, в первую очередь в более доступной сфере – в капиталистических странах, начав борьбу с прогрессивными силами. Теперь уже хорошо известно, что именно через ЦРУ Соединенные Штаты стремились подорвать в Западной Европе рост авторитета и влияния коммунистических партий, в особенности в Италии и Франции.
Директивы Совета национальной безопасности, например, относительно действий в Италии, опубликованные в США с тех пор, пестрят отточиями после указания на необходимость принятия «всех осуществимых мер». Р. Клин замечает: «Эти три-четыре точки в документах СНБ точно указывают, когда „все осуществимые меры“ – не допустить победы коммунистов на апрельских (1948 г.) выборах – переходили в такие тайные действия, в которых дипломаты из американского посольства не могли прямо участвовать». Хорошо, оставим это. Но и в опубликованной части директивы СНБ 1/2, касающейся Италии, значилось: в случае победы коммунистической партии на парламентских выборах «поставлять вооружение и снаряжение в Италию при условии, что оно попадет только в руки антикоммунистических сил и не будет допущено, что им завладеют коммунисты» [136]. ЦРУ провело массированное вмешательство во внутренние дела Италии. И все под флагом борьбы с Советским Союзом!
То были времена «плана Маршалла», оглушительной пропагандистской кампании на Западе, расписывавшей на все лады блага американской «помощи». Усиленно лепился образ «бескорыстной» Америки. Как совместить высокую риторику с наглой подрывной деятельностью, которую Вашингтон, в первую очередь через ЦРУ, развернул буквально по всему миру? «Проколы» начались почти немедленно, то там, то здесь вспыхивало возмущение по поводу бесцеремонных действий американских спецслужб.
В Вашингтоне отчетливо видели опасность последствий разоблачения подрывной работы. Великие умы Совета национальной безопасности озаботились сочинить для ЦРУ 18 июня 1948 года директиву СНБ 10/2 по поводу проведения «специальных операций». Впервые опубликованная в 1978 году, эта директива беспримерна по цинизму. В ней упорядочивалось ведение ЦРУ подрывной работы, для чего учреждалось специальное управление. Дабы руководство ЦРУ точно знало, чего от него ждут, в директиву СНБ 10/2 вписали пункт, дававший исчерпывающее определение указанной деятельности:
«Под термином „тайные операции“, употребляющимся в этой директиве, следует иметь в виду все виды деятельности (за исключением оговоренных ниже), которые проводятся или одобряются правительством США против враждебных иностранных государств или групп или в поддержку дружественных иностранных
