Мэт зашевелился, и все взоры с надеждой устремились к нему. Однако он не пришел в сознание, и скоро стало ясно, что этого не произойдет.
— Если один из вас посидит с Мэтом и крикнет мне, когда он очнется или же ему станет хуже, я могла бы пойти закончить готовить ужин.
Все трое переглянулись.
— Я останусь, — быстро сказал Даниэль. — Роб, вы бы с Томасом вернулись к работе. Теперь, когда Мэт прикован к постели, мы не можем себе позволить терять время, если хотим успеть с посадкой.
Роберт и Томас все еще колебались, и, судя по их взглядам, Кэролайн без труда догадалась, что их нерешительность связана с ней.
— О, ради всего святого! — потеряв терпение, воскликнула она. — Если уж до такой степени не доверяете мне, я сомневаюсь, что вы станете есть ужин, который я готовлю. Почем вам знать, может, я положила в него яду или наслала на еду порчу с целью превратить вас всех в ослов. Хотя, — добавила она с насмешливой улыбкой, — это едва ли необходимо, не так ли?
После этого мастерского выпада она покинула комнату. Через несколько секунд по топоту ног на лестнице Кэролайн поняла, что Томас и Роберт сделали то же самое.
16
— Папа умрет?
Кэролайн, смачивавшая губкой с прохладной водой горячий лоб Мэта, подняла глаза и увидела стоящего в дверях Джона, который, по-видимому, уже некоторое время наблюдал за ней, оставаясь незамеченным. Была уже почти полночь и мальчики, по настоянию дядей, уже давно поднялись в свою спальню. Джон был в ночной рубашке и босиком. При свете единственной свечи, догоравшей на столике возле постели Мэта, он казался совсем юным и беззащитным, особенно когда со страхом смотрел на отца, лежавшего без сознания на широкой кровати. Сердце Кэролайн сжималось от жалости к нему: она знала, каково тревожиться за жизнь любимого родителя.
— Нет, он не умрет.
По крайней мере, она молила об этом Бога. Кровопускание отняло у Мэта много сил, и в тот же день у него начался сильнейший жар. Кэролайн, используя краткие минуты, когда он приходил в сознание, сумела заставить его выпить лишь несколько ложек бульона и проглотить еще порцию лекарства. Все остальное время Мэт находился в забытьи.
Нога чудовищно распухла и воспалилась, особенно на участках выше и ниже новой, более прочной шины. Когда Кэролайн по-своему перевязала Мэту рану, чтобы ее можно было легко осматривать в том месте, где кость вылезала наружу, оказалось, что кровь все еще сочится. Потеря крови представляла большую опасность. Кэролайн ничего не оставалось, как попробовать засыпать целебный порошок для заживления ран и положить сверху как можно больше корпии[6] и чистых кусочков ткани. Когда через несколько часов на поверхности повязки не проступила свежая кровь, она позволила себе надеяться, что кровотечение наконец прекратилось.
Теперь главной угрозой стали высокая температура и гангрена. Если разовьется гангрена, Кэролайн не могла поручиться за то, что у Мэта останутся какие-либо шансы на выживание, ампутируют ему ногу или нет. Но его сыну этого говорить не стоило.
У Джона был очень жалкий вид, и девушка ободряюще улыбнулась ему. За последние несколько месяцев она нечасто улыбалась, и ей показалось, будто губы у нее заржавели. Однако, если Кэролайн надеялась пробудить в Джоне товарищеские чувства, то по мальчику было не заметно, что ей это удалось. Он не улыбнулся ей в ответ, а лишь потерянно смотрел на отца.
— Если я пожелаю ему спокойной ночи, ты думаешь, он меня услышит?
— О, я думаю, да.
В голосе Кэролайн прозвучало гораздо больше уверенности, чем она на самом деле испытывала. Ее улыбка погасла, но не сострадание к мальчику. Если ему становилось легче при мысли о том, будто отец может его услышать, что в этом плохого? Кэролайн жестом попросила Джона подойти поближе. Он приблизился, остановившись рядом, и его спутанная черная шевелюра только-только доставала ей до плеча. Мальчик был так худ, что сквозь ворот ночной рубашки виднелись резко выступающие ключицы.
— Спокойной ночи, па, — едва слышно пробормотал Джон и попробовал пальцем дотронуться до руки Мэта, лежащей поверх стеганого одеяла.
Мэт даже не шевельнулся в ответ. Кэролайн начала что-то говорить, чтобы попытаться утешить мальчика и облегчить его душевную боль. Но прежде чем она нашла слова, глаза Джона, и без того уже красные от слез, быстро наполнились влагой.
Мальчик сделал над собой поистине титаническое усилие, чтобы не разреветься, и все-таки один раз всхлипнул, но затем спохватился и сильно прикусил нижнюю губу. Его боль была столь острой, что Кэролайн тоже ее почувствовала. Она машинально обняла его за плечи и по-дружески слегка сжала их. Но вместо того чтобы оценить попытку девушки утешить его, мальчик приглушенно вскрикнул, грубо оттолкнул Кэролайн в сторону и, повернувшись, выбежал из комнаты.
Кэролайн поняла и эту его реакцию. И вздохнула. Затем, нахмурившись, она услышала топот ног по ступенькам лестницы. Вместо того чтобы вернуться в постель, Джон ринулся вниз, видимо, для того, чтобы всласть выплакаться и не разбудить при этом Дэвида.
В горе парнишке нужен был кто-то, чтобы не находиться одному, но явно не Кэролайн.
Поплотнее закутавшись в халат — под ним у нее была ночная рубашка, а на ногах домашние тапочки, — Кэролайн осторожно прошла вдоль узкого и темного коридора и в нерешительности остановилась перед спальней Даниэля. По всей вероятности, разгуливать по дому в таком виде считалось непристойным. Но платье, которое девушка носила целый день, испачкалось и было заляпано кровью, да и сама она ощущала настоятельную потребность в чистоте. Когда мужчины пошли спать, Кэролайн с удовольствием приняла нечто вроде ванны: с помощью губки быстро ополоснулась водой в гостиной, которую, в силу обстоятельств, превратила в свою комнату. После мытья ей страшно захотелось переодеться во что-нибудь чистое и просторное, и она надела свой ночной наряд. Если у нее будет возможность урвать хоть немного времени для сна, она сможет улечься на соломенный тюфяк, расстелив его на полу в комнате Мэта.
Но пока девушка стояла, переминаясь с ноги на ногу, под дверью Даниэля. А ведь, как и его братья, он не был ее настоящим родственником, и знала она его, в сущности, мало. Конечно, Кэролайн всерьез не рассматривала возможность того, что ее полураздетый вид может спровоцировать Даниэля на развратные мысли или, еще хуже, действия, но все же…
Дилемма благополучно разрешилась, когда Даниэль, без всякого предупреждения, внезапно открыл свою дверь. Пару секунд они, оцепенев, таращились друг на друга. В полутьме коридора, освещенного только слабой полоской света, пробивавшегося из-под двери в спальню Мэта, Кэролайн увидела, что Даниэль спал голым. Слава Богу, он успел завернуться в одеяло, прежде чем подойти к двери.
Как будто с трудом пытаясь вспомнить, кто она такая, Даниэль, моргая, словно сова, напряженно всматривался в Кэролайн. Его взгляд сначала скользнул по ее телу, затем он быстро перевел глаза на лицо девушки. Даниэль уже совсем проснулся, а вместе с ним проснулась и его тревога.
— Мэт?
На этот скупой вопрос Кэролайн отрицательно покачала головой.
— Нет, это Джон, — прошептала она, помня, что остальные еще спят. — Он там внизу, плачет. Приходил навестить отца, а потом выбежал из комнаты. Он не захотел, чтобы я его утешила, но думаю, кто-то должен это сделать.
Даниэль бросил взгляд на лестницу.
— Угу, — лаконично согласился он, затем повернулся и закрыл дверь у нее перед носом.
Кэролайн уже слишком хорошо знала за Мэтисонами подобные проявления грубости, чтобы обидеться. Она поняла, что Даниэль собирается одеться, и быстро скользнула обратно в комнату Мэта. Ее предположение оправдалось: через несколько минут раздался звук открываемой двери, а затем она услышала шаги Даниэля; он прошел вдоль коридора и спустился вниз по лестнице.
У нее стало легче на душе от того, что кто-то будет рядом с Джоном. Убрав длинную прядь волос, выбившуюся из свободно заплетенной косы, которую она обычно делала себе на ночь, Кэролайн вновь обратила взор на Мэта.
Он плашмя лежал на спине, вытянув вдоль туловища руки. Кисти, ладонями вверх и с согнутыми
