невинных людей, которые оказались связанными с путчем Рёма, были резко осуждены офицерским корпусом, и, более того, это расценивали как оскорбление армии. Армия потребовала расследования и сатисфакции, однако добиться этого не удалось. Бломберг отказал в своей поддержке на основании того, что Шлейхер и Бредов вступили в преступную связь с послом Франции. Никто из тех, кто был знаком со Шлейхером или с Бредовом, не поверил в эти обвинения. Однако, чтобы опровергнуть это, недоставало доказательств. Председатель профессионального союза всех вышедших в отставку и работавших офицеров Генерального штаба фельдмаршал фон Макензен заявил тогда на ежегодном собрании союза, что Бредов и Шлейхер «пали на поле чести», что было поддержано громом аплодисментов.
Теперь СС стал злейшим врагом армии. Опасность состояла не только в том, что это было второе прирученное войско, враждебность вызывало антихристианское отношение и беззаконие многих вождей СС.
Армия приветствовала тягу партийных организаций, сразу же после захвата власти, к церкви. Попытки объединить евангелические церкви также поначалу казались почетными. Между тем под руководством Гиммлера вскоре разгорелся острый конфликт между конфессиями. Помимо нескольких отступников, действия Гиммлера были осуждены всем офицерским корпусом, однако с этим ничего нельзя было сделать. Отвращение армии было настолько очевидным, что в специальной речи, произнесенной перед высшим командованием армии в 1938 году, Геринг упрекнул офицеров в тяготении к духовенству. Христианские тенденции армейских генералов Гиммлер позже использовал в качестве основания для их отставки.
Армия не являлась другом евреев, но в то же время она не была настроенной антисемитски. Обращение с евреями между 1933 и 1939 годами заставило армию испытывать стыд за Германию. Тварей, подобных Штрейхеру, презирали не только военные, но и гражданское население, равно как и его порнографическую газетенку Der Stuermer. Армия принимала участие в евреях, которые сражались за Германию и проливали за нее кровь в Первой мировой войне, и даже оставляла в рядах армии некоторое количество солдат, в жилах которых текла еврейская кровь. Во время войны большинство солдат были на фронтах за пределами Германии, поэтому они лишь по слухам знали о преступлениях против евреев.
Естественно, люди знали о существовании концентрационных лагерей. Но в армии не было информации ни о количестве, ни о природе этих лагерей, а также об их узниках и об условиях, в которых они содержались. Вплоть до конца войны большинство слышало лишь о Дахау и Ораниенбурге. Такие названия, как Аушвиц, Бельсен и Бухенвальд, стали известны лишь после капитуляции.
Тот факт, что многие партийные чиновники избегали военной службы, вызывал презрение, хотя солдаты были рады, что им не приходится лицезреть коричневую партийную униформу. Истинные милитаристы из Третьего рейха не были профессиональными военными, но являлись главарями нацистской партии. Никто не презирал СС или CA больше, чем профессиональный воин, но это ни в коем случае нельзя объяснить профессиональной ревностью. Солдата задевало, что солдатская форма использовалась в политических целях и что почти все в Германии должны были носить военную форму. Солдат никоим образом не приветствовал и не поддерживал «униформизацию» народа, а также то, что его используют в партийных целях на демонстрациях и парадах. Разумеется, среди германских профессиональных военных были люди, исполненные пресловутого «гарнизонно-квартирного духа», которые ценили форму превыше содержания. Но таких было меньшинство. И за редким исключением они не достигали высоких должностей.
Долгое время мир сохранял превратное мнение о том, что германский солдат и в особенности германский офицер исполнен не военного, но милитаристского духа и для него быть солдатом – это не то, что в других армиях – призвание и долг по отношению к нации. Говорили, что он рассматривает войну как венец «личной и национальной жизни», что «война – благородное и необходимое занятие для немцев», что «многие десятилетия мысли немца касались лишь агрессии, завоевания и господства над другими народами»[2].
Однако суд над военными преступниками в Нюрнберге, который имел в своем распоряжении все архивы, установил, что вышеприведенные предположения ложны и что пропаганда, которая их поддерживает, построена на ложных данных. И это при том, что денацификация проходила очень жестко, особенно в среде профессиональных военных. Так, в американской зоне, для которой специально был создан закон «Об освобождении от национал-социализма и милитаризма», сотни генералов и офицеров Генерального штаба, даже те, кто жил в других зонах, должны были отвечать перед специально учрежденными трибуналами, но лишь ничтожно малое количество их было признано виновными[3].
В распоряжении трибуналов имелись многие тома свидетельских показаний, ибо прокуроры Нюрнберга относили к ним любые материалы. По радио население призывали давать свидетельские показания против осужденных, названных поименно. Подозрение в том, что судьи выносили суждение pro domo (для себя, в защиту своих интересов –
Солдат на войне
Мы видели, что отношение армии к нацистской диктатуре в мирное время не было исполнено энтузиазма; скорее оно характеризовалось сомнением и отчасти отвращением. С весны 1939 года и далее оно вступило в новую фазу. Теперь началась борьба, которая длилась почти шесть лет, борьба армии, флота и люфтваффе против внешнего врага.
До последнего момента в высших военных кругах, а на самом деле и во всей армии и среди народа сохранялась надежда, что, несмотря на все напряжение, несмотря на военные приготовления, войны не будет. Общее мнение, как и в предшествующие годы, было таково, что Гитлер будет блефовать и угрожать до определенных пределов, чтобы добиться своих целей, однако он не зайдет настолько далеко в использовании вооруженных сил. В конце концов, он понимал, что будет означать война для народа; он также понимал, что армия не готова. «Фюрер этого не сделает. Он хочет мира и нуждается в нем» – такое можно было услышать часто. Когда 1 сентября началась война против Польши, многие увидели кошмарное видение того, что грядет. Однако все еще надеялись, что конфликт может быть локализован и что война постепенно «выдохнется». Большинство отказывалось верить в мировой пожар. Многие офицеры армии до весны 1940 года верили, что Гитлер не начнет атаку на Западе. В доказательство приводились их наивные суждения о невозможности наступления – это недавние гарантии Гитлера уважать нейтралитет Голландии, Бельгии и Люксембурга. И также весной 1941 года многие полагали, что вряд ли возможна война с Советской Россией. Думали, что Гитлер просто блефует, чтобы вытянуть как можно больше экономической помощи у Советов.
В 1914 году население было исполнено жгучим энтузиазмом и убеждено, что вступает в войну за правое дело. Двадцать пять лет спустя невозможно разглядеть ни малейших признаков энтузиазма. Мрачные и угнетенные, миллионы людей подчинились приказу о призыве. Большинство ничего не знало о пакте Келлога. Они не понимали и того, что Германия – агрессор. Официальное заявление о том, что польские войска пересекли границу у Гливице, казалось, в свете опыта в Верхней Силезии после Первой мировой войны, вполне вероятным.
Германский солдат вступил в конфликт, который теперь разгорался в соответствии с теми же законами, которым подчинялись все мужчины всех наций, и согласно этому закону он выполнял свой долг до конца. Он сражался и проливал кровь не ради нацистской партии, но веря, так же как солдаты вражеской армии, в то, что он должен служить своей стране.
Солдаты армии были из разных сословий. Бедные и богатые, молодые и старые, белые воротнички и рабочие стояли плечом к плечу. Армия была весьма большой и продолжала расти во время войны. Примерно десять миллионов человек носили армейскую форму. По этой причине среди молодых рекрутов невозможно было выделить людей, придерживающихся какой-либо определенной точки зрения, как, например, новобранцев из СС. Армия представляла собой определенный срез сообщества. В каждом обществе имеются добропорядочные и плохие граждане, люди с разными морально-нравственными качествами. И поэтому неизбежно то, что определенный процент армии составляли бедняки или даже криминальные элементы. Такие люди принадлежали не только к нижним чинам. И это сказки, что промахи нескольких приписывали многим. Избыток этих дурных элементов нанес огромный вред репутации всей армии. Теперь, когда тучи немного рассеялись, стало возможно рассуждать спокойнее. Все больше и больше распространяется мнение, что германская армия Второй мировой войны ни в коем случае не
