Джессики до придорожной канавы. Грейс уже почти примирилась с тем, что тайна так и не будет раскрыта. Никого, кроме нее, кажется, это не волновало.
Но сейчас Грейс смотрела на медвежонка, и он почему-то внушал ей беспокойство. Повинуясь неожиданному импульсу, она обошла кровать и подняла его с привычного насиженного места. Он был такой же, как всегда, – мягкий, пушистый. Сколько раз с того дня, как он появился у Джессики, Грейс брала его в руки. Наверное, тысячи раз.
Его черные глазки сверкали в темноте. Глядя на него, Грейс вздрогнула. Холодный озноб пробежал по телу. Она обругала собственный идиотизм. Мишка был совершенно безобиден, и все же она забрала его с собой, когда покидала комнату, и запрятала игрушку на самую верхнюю полку своего шкафа, прежде чем лечь в постель.
Ею овладело странное ощущение, что медвежонок уже не тот, каким был раньше, что он изменился, что его коснулось и заразило нечто чужое, злобное, опасное.
Грейс в эту ночь еще долго ворочалась в кровати и никак не могла уснуть.
11
У Каролин были черные волосы, голубые глаза с искорками, пара бесподобных ямочек на щеках и убийственное тело. Короче говоря, она была лакомым кусочком.
Он рассматривал подружку брата, сидящую на кушетке, ее оголенные почти не существующей мини- юбкой ножки и чувствовал, что плоть его напряглась до боли. Все, что он мог с собой поделать, это не пялиться на ширинку своих джинсов, иначе она бы обо всем догадалась. Какой стыд, если она заметит!
Каролин хихикала над какими-то глупостями, мелькающими на экране телевизора. Дурацкий ящик для их гостиной был центром мироздания. Одной рукой она зажимала рот, давясь от смеха. Плечи ее вздрагивали, она раскачивалась взад-вперед, туда-сюда, туда-сюда…
Она выглядела очень аппетитно. Он хотел съесть ее, сожрать. Как свой любимый рисовый пудинг.
– Эй, братишка! Прихватить для тебя что-нибудь пожевать? Я могу заглянуть к Микки на обратном пути.
Донни влетел в комнату, словно его внес ветер. После душа волосы еще мокрые, кожа разрумянилась от сильных водяных струй. Донни был высок, выше младшего брата на целых четыре дюйма, и атлетически сложен.
Часы показывали половину десятого вечера. Донни только что закончил тренировку в баскетбольном зале – на тренировках Каролин присутствовала неизменно, вдохновляя своего парня, – и забежал домой принять душ, прежде чем отвезти подружку под крылышко мамы и папы.
Не надо было быть гением, чтобы догадаться, для чего Донни понадобилось сначала принимать душ, а потом уже усаживать девчонку в автомобиль.
Картины, тут же возникшие в его воображении, усугубили страдания напряженной плоти.
– Э… я… – начал он, но, прежде чем смог сформулировать свой ответ, ему снова помешало то, что Каролин поднялась с кушетки, при этом ее тело выгнулось, и груди чуть не прорвали свитерок. А во-вторых, на пороге замаячила мамаша.
– Твой брат уже поужинал, с него хватит. Нечего его баловать, – обратилась мать к Донни. – Ты только посмотри на него.
При этом намеке на его излишний вес, да еще в присутствии Каролин, он похолодел. Его гордо устремленный вперед пенис опал сразу же, словно проколотый воздушный шарик.
– Ладно, мам, посмотрим, – миролюбиво произнес Донни. Взгляд его голубых глаз скрестился с ответным взглядом младшего брата.
Черт побери! Как Донни смеет сочувствовать ему? Он ненавидел всех, кто его жалел, а старшего брата особенно. Но все-таки его жалели. Все, кроме матери. А вот ее он ненавидел больше всех на свете.
– Езжай и отвези Каролин домой, – распорядилась мать, хотя Донни и так собирался это сделать.
Распоряжения, отдаваемые матерью, всегда были не к месту. Она еще не переоделась ко сну, потому что ждала отъезда Донни и Каролин. Он всегда отвозил Каролин домой после тренировки. Нейлоновый спортивный костюм, в который мать непременно облачалась, завершив домашнюю работу, был почему-то белого цвета с нелепой розовой полосой на груди. В нем она выглядела как новогодний снеговик. Оживший, но жутко уродливый снеговик.
Он часто гадал, почему ее так раздражает его излишняя упитанность. Вероятно, потому, что у нее самой были те же проблемы.
«Мы оба уродливы, как тролли», – постоянно твердила она про себя.
– Что ж, мы поехали, – сказал Донни.
– Спокойной ночи! – пробормотала Каролин, обращаясь к матери.
Она прижалась к Донни, и он обвил ее рукой. Уже у двери она оглянулась и посмотрела прямо на него. Ее личико едва выглядывало из-за могучего плеча Донни, но все же он заметил, что она улыбается. Ямочки на щеках делали ее еще соблазнительнее.
– Спокойной ночи, маленький братец.
Вот кем он был для нее! Маленьким братцем большого Донни. Хотя они были с ней ровесниками и учились в параллельных классах. Хотя он любил ее с восьми лет. Хотя Донни обращался с ней как с вещью, как с чем-то, что всегда находится под рукой.
А с ним Каролин была бы королевой, если бы только она дала ему
Но Донни для нее свет в окошке, как, впрочем, и для всех других тоже.
– Спокойной ночи, Каролин, – откликнулся он хрипло и проследил, как она покидала дом в компании его драгоценного братца, чья рука по-хозяйски обвивала ее тонкий стан.
Он продолжал смотреть туда, где ее уже не было, в темный холл, где витал лишь ее призрак. Но вот он услышал, как захлопнулась дверца машины, как завелся мотор, как машина развернулась и отъехала от дома.
Только тогда он опомнился и огляделся вокруг. Мать глядела на него из глубокого кресла, откинувшись на спинку и задрав голову. В ее мерзких глазках светился огонек понимания.
«Она знает! – подумал он, и его охватила паника. –
– Если ты сбросишь вес и что-нибудь сделаешь со своими прыщами… Кстати, ты пробовал эти новые кремы с перекисью водорода? Я слышала, что они помогают… То, возможно, ты найдешь себе собственную подружку и перестанешь пялиться на девчонку брата.
– Ты глупа как пробка, – сказал он и встал.
Он не собирался выходить сегодня ночью, но внезапный приступ клаустрофобии овладел им. В присутствии матери, в кильватере семейного флагмана, каким является Донни, в мире сладких видений, оставшихся после ухода Каролин, он не мог дышать.
– Ты никуда не поедешь, – заявила мать.
Она тоже поднялась и попыталась загородить ему дорогу. Она настолько хорошо изучила повадки младшего сына, что не требовалось никаких слов, чтобы понять его намерения.
– Тебе завтра в школу.
– Какая разница, высплюсь я или нет? Все равно первым в классе мне не быть, и лавров я не снискаю. Я не Донни.
– Да, ты не Донни, – сказала она с грустью. – Ты не похож на Донни.
Вот она, последняя капля. Последний гвоздь в крышке гроба. Эпитафия, которая, несомненно, когда- нибудь появится на его надгробии: «Ты не Донни!»
Не обращая внимания на скулеж матери, он вышел из дому. Очутившись снаружи, он с минуту постоял у ворот гаража, охлаждая свой распаленный мозг. Ночь была прохладной. По небу бежали гонимые ветром тучи. Луна и звезды попеременно выглядывали из-за туч, как будто они робели перед их мрачным
