Их спокойствие ударило по натянутым нервам Грейс.
– Я еще задержусь на минутку, – этой фразой Тони словно плеснул воду на раскаленную плиту.
– Убирайтесь! – прошипела она.
Он, словно бы нарочно дразня ее, заговорил ровным голосом:
– Если б я счел, что какая-то опасность угрожает вашей дочери или вам, то, поверьте, мы бы камня на камне не оставили, но нашли бы преступника. Я знаю ваше мнение о происходящих событиях, но я почти на сто процентов уверен, что тот, кто проделывает с вами эти гадкие шуточки, всего лишь какой-то озорник. Они не представляют для вас серьезной угрозы. Это баловство, простое ребячье баловство.
– Вы повторили это уже бессчетное количество раз, так что больше не утруждайтесь, – произнесла Грейс, обретая ледяное спокойствие. – И я абсолютно не согласна с вами. Но спасибо, что пришли. И до свидания.
– Погодите. – В его тоне тоже ощущалась усталость. – Если еще что-то случится, вызывайте меня. Неважно, будет это днем или ночью, в любое время. Если услышите подозрительный шорох за окном, я тут же приеду. Я знаю, что вам боязно жить здесь одним, а также знаю, что все люди склонны к преувеличениям, когда они напуганы. Что бы ни произошло, я все проверю. И я собираюсь тщательно расследовать этот эпизод с зеркалом, хотя у меня и есть по поводу его свое мнение, отличное от вашего. Ну как, о'кей?
– Прощайте, детектив, – коротко ответила они на его длинную тираду.
Грейс открыла дверь, выпуская его. Тони задержал на ней взгляд, словно хотел еще о чем-то спросить, но каменное выражение ее лица подсказало ему, что лучше не мешкать с уходом.
Грейс тщательно заперла за ним дверь. Скрытая за ледяным спокойствием ярость no-прежнему клокотала в ней. Несколько мгновений она простояла неподвижно, вцепившись пальцами в дверную ручку Ей требовалось взять себя под контроль, чтобы Джессика не догадалась, насколько ее мать взволнована всем произошедшим. Затем Грейс еще раз проверила запор и прошлась по всему первому этажу, убеждаясь, что все окна закрыты и задвижки на месте. Дверь из кухни во двор была также ею проверена.
Джессика находилась в кухне и нарезала на мелкие кусочки яблоко. Ей не следовало бы злоупотреблять фруктами. Одно яблоко она уже сегодня съела.
– Не много ли фруктов на сегодня? – спросила Грейс, указывая на яблоко. Слова вырвались у нее помимо воли, и она сразу же пожалела, что произнесла их.
Джессика взглянула на нее со жгучей обидой.
– Это для Годзиллы. Он любит яблоки. Если я положу ему в клетку яблоко и поставлю клетку на пол, может быть…
Ее голос внезапно угас. Она, не договорив, опустила глаза, но продолжала кромсать яблоко.
– Ты это хорошо придумала, – похвалила Грейс.
Она достала из шкафчика пару блюдец, переложила на них нарезанные кусочки. Потом Грейс помогла дочери навести внутри клетки порядок и разложить перед крохотным красным домиком хомячка приготовленное для его обитателя лакомство в надежде, что Годзилла ночью проголодается и вернется.
Хотя она умело скрывала свое состояние от Джессики, злость и страх – причем в равных пропорциях – по-прежнему одолевали ее. К моменту, когда надо было укладываться в постель, страх, очевидно, возобладал. В эту ночь они с Джессикой, по обоюдному согласию, спали вместе в просторной кровати Грейс. Вернее, спала одна Джессика, крепко прижавшись к матери. Грейс бодрствовала, прислушиваясь к далеким раскатам грома и стуку дождевых капель по крыше. Она боялась даже закрыть глаза, хотя дверь спальни была на запоре. Ведь, как оказалось, никакие замки не уберегают от проникновения зла в их дом.
20
До чего же забавно было изводить эту парочку!
Он терпеливо поджидал в темноте, спрятавшись в тени живой изгороди, чем все кончится, и разразился беззвучным смехом, когда подкатила полицейская машина, а следом за ней и голубой «Камаро». В «Камаро» тоже приехали копы – он был в этом уверен. Только в гражданском. У маленького братца свои недостатки, но он далеко не глуп. Копов он учует в любом обличье и в любой машине.
В ту ночь, когда леди-судья гналась за ним, как ведьма на помеле, он сначала испугался, что его поймают. Ну а что произойдет, если его поймают, лучше не представлять. Мамочка, конечно, описается, папаша посмотрит на него так, будто в первый раз видит, словно сын до сих пор прятался от него в какой-то щели и только теперь высунулся из нее. А Донни – большой брат – изобразит и огорчение, и желание прийти на выручку, и все с чувством собственного превосходства, что омерзительно до тошноты.
Родичи, вероятно, окажут ему «необходимую помощь». А может, махнут на него рукой и оставят гнить в тюрьме, надеясь, что это послужит ему уроком.
Но его не поймали. Его не так-то просто схватить. Чувство восторга охватило его, когда он понял, что неуловим ни для этой леди в ночном халате, ни для полицейских. Он все эти ночные часы пробыл здесь поблизости, видел, как прискакали и отчалили ни с чем ребятки в голубой форме, и радовался от души, что так напугал леди-судью и ее дочку. Раз в дом вызвали копов, то у нее и у ее девчонки наверняка дрожат поджилки.
Он со злорадством подумал, что ему удалось внести сумятицу в их жизнь, заставить полицию искать его и не оставить никаких улик против себя. Никто не знает, кто он и каких еще пакостей можно от него ждать.
Вспоминая о том, как леди-судья преследовала его – халат развевается, волосы всклокочены, точь-в- точь психопатка, сбежавшая из сумасшедшего дома, он самодовольно усмехнулся. Довел-таки он ее! Все старухи выглядят одинаково глупыми в ночном одеянии. Но вот Джессика в ночной рубашечке очень даже мила. Он получил большое удовольствие, разглядывая ее, когда она сидела на крыльце, а рубашечка задралась гораздо выше коленок.
Он подкрадывался все ближе и ближе, чтобы лучше видеть. В конце концов она почувствовала на себе его взгляд. Его даже пробрал приятный озноб при воспоминании о том, как она смотрела прямо на него в упор и не могла понять, кто перед ней там, в темноте, а потом вскочила, завертелась волчком, словно ужаленная, бросилась в дом и заперлась. Он слышал, как лязгнула тяжелая задвижка, заходя в паз. Звук разнесся по всему двору.
Когда же до них дойдет, что от него нельзя уберечься хоть за семью замками? В ту ночь он ожидал появления полицейских, но напрасно. Он догадывался, что Джессика не сказала матери о том, что ее что-то напугало. Вероятно, потому, что ей было запрещено вылезать из своей уютной постельки ночью и рассиживаться на крыльце почти нагишом, а то злой черный человек из детской сказки увезет ее на своей тележке.
Он хихикнул, представив себя в обличье «черного человека с тележкой». Совсем неплохо казаться таким.
Джессика не была столь обольстительной, как Каролин, но достаточно хороша, чтобы возбуждать его. Ему нравилось быть возбужденным, нравились эти ощущения, болезненные и сладкие позывы тела и души. Смотреть на нее, зная, что она не догадывается о его присутствии, следовать за ней по пятам, оставаясь незамеченным. Все это возбуждало его так же, как если б ему позволили коснуться ее гладкой упругой кожи. Но приятней всего было пугать ее. Какой там приятнее! Нет, это был настоящий отпад.
Но на сегодня шоу подошло к концу. Он подумал об этом с сожалением, но ничего не поделаешь. Ему было еще чем заняться. Закинув на плечо рюкзак, он покинул полюбившийся ему сад и направился к мотоциклу, который запарковал в нескольких кварталах отсюда. Каждый раз, бывая в их доме, он выбирал в память о своем визите какой-нибудь сувенир. Медвежонка он забрал со столика у кровати Джессики, но потом обронил его, удирая от ее мамочки. Он до сих пор сожалел, что так бездарно лишился миленькой игрушки. Сегодняшний сувенир был таким же приятным на ощупь, но отчаянно царапался, потому что был живой и отчаянно рвался на волю. Он и сейчас шумно скребся в застегнутом на «молнию» внутреннем
