стоить ей жизни. Если похититель заподозрит, что она пришла в себя, то, без сомнения, снова постарается что-нибудь предпринять, и тогда исчезнет последняя и единственная надежда на спасение.
Оливия услышала странный скрежет металла о металл, затем мужчина повернулся вместе со своей ношей. Похоже, что он никак не может справиться с какой-то дверью или не может в нее пройти. Похититель еще раз повернулся, и она ударилась головой обо что-то твердое. От неожиданности Оливия не смогла сдержаться и чуть слышно застонала. Совсем слабо, но он ее услышал.
– А-а, так ты очнулась, – сказал он, и она с ужасом осознала, что голос этот ей знаком. Страшно, пугающе знаком. Оливия не могла поверить самой себе и признаться, что похитивший ее негодяй – это…
Мужчина тем временем опустил ее на твердую гладкую поверхность и начал стаскивать с Оливии закрывавшую ее лицо плотную ткань.
Глава 51
Сет устал. Устал настолько, что едва хватало сил подняться по лестнице. Даже для того, чтобы просто переставлять ноги по ступенькам, требовались усилия. Если б его не ждала Оливия в своей теплой, уютной постели, он бы просто рухнул мешком на кушетку в кабинете.
Сознание, что Оливия ждет его, придавало сил. Сет быстро преодолел последние ступеньки.
Сейчас он войдет в ее спальню, быстро скинет с себя одежду, рухнет в кровать рядом с нею, обнимет ее и заснет до утра. Конечно, это ужасно – признаться, что он так устал, что ему не до занятий любовью, но она сможет его понять. События последней недели совершенно вымотали его.
Смерть матери стала тяжелым ударом, от которого он еще долго не оправится. Боль от этой потери останется с ним до самой смерти. Если бы не Оливия, он, похоже, не смог бы справиться со своим горем.
Оливия – это его причал в бушующем море. Приют в холодную зимнюю ночь. И все прочие поэтические красоты, которые он знает, но никогда не решится сказать их вслух.
А теперь вот похоже, что и Большой Джон может их скоро покинуть. Сет всегда считал, что старик слишком упрям, чтобы умереть. Сегодняшний кризис отчасти был вызван какой-то путаницей с лекарствами, которую обнаружил новый лечащий врач, взявшийся по настоянию Дэвида вести больного. Прямой угрозы жизни он, к счастью, не представлял, поскольку курс лечения вовремя изменили, но Чарли не понравилась идея передать лечение Большого Джона в чужие руки. Он обиделся, и сегодня его в больнице никто не видел. Но если Чарли и впредь будет допускать ошибки в лечении, тогда его придется заменить.
Потеря Большого Джона стала бы для всех членов семьи тяжелейшим ударом, особенно если учесть, что это могло случиться вскоре после смерти Келли.
И единственное, что может помочь ему вынести все невзгоды, – это Оливия.
Сет подошел к ее спальне, повернул ручку и вошел внутрь. Как всегда, наверху было темно, и он едва различал очертания ее кровати в слабом зеленоватом отсвете циферблата будильника.
Стрелки будильника показывали 1.59. Кровать Оливии казалась пустой.
– Ливви, – тихо позвал он.
Ответа не последовало.
Охваченный тревогой, Сет нащупал выключатель на стене и включил верхний свет.
Кровать была пуста, хотя, несомненно, в ней спали. Комната тоже была пустой. Стеклянная дверь закрыта.
– Ливви! – позвал он уже громче.
Наверное, она в спальне у Сары.
Повернувшись, Сет пошел в соседнюю комнату. На столике у кровати светил маленький ночник – Оливия оставляла его включенным на всю ночь. Даже в его слабом свете Сет увидел, что кровать Сары тоже пуста.
Простыни сброшены на пол, словно кто-то в спешке небрежно отбросил их в сторону.
Маленький серый клубочек – котенок Сары, клички которого Сет не помнил, вбежал из коридора в спальню и вспрыгнул на кровать.
Сара всегда засыпала с этим котенком. Сет вспомнил, что видел его несколькими часами раньше, когда зашел предупредить Оливию, что уезжает в Батон-Руж.
Кровь застыла в его жилах. Еще до того, как он разбудил Марту, Хлою, поднял с постели Кейта, Сет уже знал, что случилось нечто страшное.
Пока Марта с Хлоей жались друг к другу в кабинете, а Кейт носился по всему огромному дому, из комнаты в комнату, зажигая повсюду свет, Сет уже звонил Айре. Он потребовал, чтобы шериф с помощниками немедленно выехали на плантацию Ла-Анжель.
Глава 52
– Ну, ты и впутала нас в историю, Оливия.
Он начал стягивать с нее холщовый мешок, в котором принес ее. Сначала Чарли освободил ей плечи, потянув мешок вниз, затем рывком выдернул его из-под бедер. Оливия кожей ощутила холодную, гладкую металлическую поверхность, на которой лежала. К поверхности были приделаны какие-то черные ремни, и Чарли перебросил их вокруг пояса Оливии, накрепко пригвоздив ее к металлическому ложу. Она увидела, что вся обмотана клейким пластырем. Серебристые ленты, намотанные поверх розовой ночной рубашки, связывали ее щиколотки, колени, намертво спеленали руки, примотав их к телу.
Теперь, когда Чарли снял с нее мешок, Оливия уловила тошнотворный запах и инстинктивно поморщилась, оглядываясь по сторонам, чтобы понять, откуда идет эта вонь.
– Да, здесь немножко попахивает гнилью, правда? – спросил Чарли, словно прочитав ее мысли. – В следующий раз, наверно, нужно будет захватить освежитель воздуха.
Он скатывал мешок в рулон, поглядывая на какую-то вещь у себя под ногами. Оливия, до смерти перепуганная открывшейся взгляду картиной, не обратила на это внимания.
Они находились в склепе – фамильном склепе Арче-ров. Она поняла это, увидев четыре медные пластины размером с поднос, которые были вмурованы в мраморные стены. Надписи на пластинах увековечивали память полковника Роберта Джона Арчера, его жены Лавинии и двух детей. Несмотря на время, пластины почти не потускнели. Оливия поймала себя на мысли, что, очевидно, давным-давно их покрыли каким-то специальным составом. На каждой пластине стояло имя усопшего, даты жизни, а чуть ниже шли еще несколько фраз, написанных размашистым почерком, которые она не смогла разобрать, хотя лежала так близко, что видела в бронзовых пластинах свое размытое отражение.
Первая волна ужаса накатила, когда Оливия разглядела это отражение. Она лежала на спине на самодельной металлической столешнице, сверкающей серебром, по бокам которой были проложены каналы-выемки. Похоже, они предназначались для оттока жидкости. Мгновенно вспомнив об анатомическом столе, залитом кровью, Оливия содрогнулась. Столешница ремнями была прикреплена к двум большим, в человеческий рост, каменным гробам, без сомнения, с останками полковника и его жены.
Но леденящий душу ужас ей еще предстояло пережить. Медленно переводя широко раскрытые глаза из одного угла склепа в другой, Оливия окаменела.
Их было четверо. Четыре девочки в полный рост, наряженные в дорогие платьица, волосы тщательно завиты локонами. Полная гамма роскошных волос: каштановые, совсем светлые, рыжие, потрясающей красоты, и черные. Подобно прекрасным куклам, они стояли, слегка согнув руки. Единственной фальшивой нотой в этой страшной коллекции были их лица – из плотного, напоминающего кожу материала. Глаза тускло поблескивали, отражая свет фонарика, который Чарли водрузил на столешницу в ногах у Оливии. Оливия подумала, что, может быть, глаза сделаны из стекла, уж слишком естественно они выглядели.
– Ну, как, тебе нравятся мои девочки?
Чарли неожиданно выдернул у нее изо рта кляп, и Оливии показалось, что вместе с тряпкой он содрал кожу с ее губ и языка. Она судорожно попыталась сглотнуть и не смогла: горло пересохло. Откашлявшись, она повторила попытку, на этот раз удачно.
– Это… манекены? – удалось ей произнести чужим, хриплым голосом.
