никаких сведений о Менатяне не было, он исчез. Кое-кто из горячих голов, участвовавших в том бою (две наши машины в тот день были сбиты, летчики погибли, но и фашистам досталось), утверждали, что Менатян — изменник. Не принял боя и перелетел к немцам. Доказано это не было, как не было доказано и противное, вопрос так и остался открытым. Менатяна считали пропавшим без вести.
— Да, — ворчал Кирилл Петрович, читая и перечитывая сообщение, — «пропал без вести»! А он и не пропал. Вовсе не пропал. Он — объявился. У майора Шлоссера, в фашистской разведывательной школе, вот где объявился. Нет, Сенька Буран не врал, не мог он такого придумать, И фотокарточка Языковой…
— Карточка? — усомнился Виктор. — Но мы ведь не знаем, какую карточку и кого видел Буранов. Помните?
— Все помню, — откликнулся Скворецкий. — Но карточка-то Языковой. С надписью. И такая карточка была. Совпадение? Не верю.
На сей раз Виктор промолчал.
— Да, — продолжал рассуждать вслух Скворецкий, — так оно и бывает. Одно к другому. Вот из таких-то и получаются предатели. Как это говорила Татьяна Владимировна? Себялюб? Эгоцентрик? Себя ставил высоко, а людей презирал. А тут еще обида за отца. Как же, «обидели»! Лишили постов. И — немцев испугался. До ужаса. Немецкой техники. Организации. Ну, и решил устроить себе жизнь при «новом порядке». Устроил!..
— Разрешите, Кирилл Петрович? — вновь перебил майора Горюнов, пристроившийся возле краешка стола и внимательно изучавший сообщение вслед за своим начальником. — Разрешите? Ведь что получается! Я рассуждаю так: раз болтовня Осетрова о «женихе» Языковой не вымысел, следовательно, и остальное — предстоящая выброска, Тула — тоже правда. Отсюда…
— Отсюда, — твердо сказал Скворецкий, — складывай вещички. Готовься. Поедешь в Тулу, и не один. Вот только получу санкцию комиссара…
Вернулся Кирилл Петрович от комиссара в приподнятом состоянии духа:
— Ну, все в порядке. «Добро» получено. Звони Татьяне Владимировне. Теперь самое время повторить наш визит…
Актриса, открывшая им дверь, едва они успели постучать, заметно волновалась. Было видно, что за двое суток, минувшие с прошлой беседы, она немало пережила, передумала. Кирилл Петрович сразу приступил к делу:
— Так вот, Татьяна Владимировна, кое-что мы тут проверили, собрали кое-какие сведения. Наши предположения подтвердились. Прямо скажу: особо порадовать вас нечем…
— Я знаю, — вдруг сказала Языкова, пристально глядя в глаза майору. — Все знаю. Вернее — поняла.
Майор опешил:
— Что вы знаете? Что поняли?
— Все. — В голосе Языковой послышалось отчаяние. — Я — не девочка, кое в чем разбираюсь. Годы войны и меня многому научили. Одним словом, если Ара… если Менатян жив и в то же время без малого два года не подает признаков жизни, это… Ну, и дальше: если… если им интересуются работники вашего ведомства, вы интересуетесь — да, да, вы, не перебивайте, пожалуйста, — значит, он, Менатян, у немцев. В плену. Если только не хуже…
— Что — хуже? — мрачно спросил Скворецкий. — Что? Считаете — погиб?
— Неужели не ясно? Да, я боюсь — нет, почти уверена, — что Менатян… Ну, словом, он стал предателем.
— Почему вы пришли к такому выводу? — заинтересовался Горюнов.
— Почему? Но, мне кажется, я это уже объяснила. Самый ваш визит, ваши вопросы… А потом… потом, Аракел ведь, в общем-то, слабый человек, очень слабый. Он только казался сильным. Мы, женщины, в этом разбираемся. Немцев он боялся, боялся смертельно, в нашу победу не верил… И если он очутился там, у них… Нет, все ясно.
— И все же, Татьяна Владимировна, я не спешил бы с выводами, — сказал Скворецкий. — Семь раз отмерь… А когда речь идет о человеке, и семи раз мало. Короче говоря, дело обстоит так: прежде чем делать окончательные выводы, необходимо провести тщательную проверку Менатяна. Самую что ни на есть тщательную. Надеюсь, вы меня поняли?
— Конечно. Одно мне не вполне ясно: мне-то вы зачем все это говорите? К чему?
— А вот к чему: нам хотелось бы в этом деле рассчитывать на вашу помощь.
— Мою? Но чем я могу помочь? Как?
— Как, это мы обсудим. Важно ваше желание. Если оно есть… С этим мы к вам и пришли. Что скажете?
— А что я могу сказать? — растерянно возразила актриса. — Что? Если надо… Только… Только я себе никак не могу представить, чем могу быть полезной?
— А вот чем, — спокойно сказал Скворецкий. — Слушайте. У нас есть основания предполагать, что в ближайшие недели, быть может, даже дни, Менатян может очутиться в Туле. Если бы в это время вы оказались там…
— В качестве приманки? — горько усмехнулась Языкова.
Кирилл Петрович поморщился:
— Зачем вы так? На вас это не похоже. Мы, конечно, можем обойтись и без вас, но если еще осталась хоть какая-то возможность круто повернуть судьбу Менатяна, то это, скорее всего, зависит от вас. Боюсь, только от вас. Впрочем, навязываться мы не собирались…
— Простите, я, очевидно, сказала глупость… Поймите мое состояние. У меня и в мыслях не было вас обидеть. Да, если надо, я еду.
— Вот это другой разговор, — вздохнул с облегчением майор. — Поедете вы не одна. С Виктором Ивановичем. Теперь давайте обсудим план действий…
Вот так Горюнов и Языкова очутились в Туле. Актриса выступала с концертами в Доме офицеров и расположенных в городе и поблизости воинских частях, а Виктор… Виктор бездельничал. Ждал.
Глава 28
Сотрудники специальной радиослужбы поймали очередную передачу «Фауста». Марш. Затем шла пространная сводка погоды: сообщалась температура в различных точках Европы, барометрическое давление. Когда расшифровка была закончена, чекисты прочли:
«Благополучное возвращение „Острого“ позволяет использовать „Быстрого“. Встреча „Сутулым“ была непреднамеренной, но ваше сообщение „Сутулом“ учтено, служит подтверждением. Связь „Быстрым“ поручена опытному агенту „Кинжал“, который будет снабжен всем необходимым, кодом, средствами».
Кирилл Петрович, изучив содержание шифровки, задумался. Тут было над чем поломать голову. В том, что радиограмма предназначалась «Зеро», сомнений не было, но кто скрывался под псевдонимами? Ну что же, думал майор, прохаживаясь из угла в угол просторного кабинета. И это задача не из сложных. Что тут за псевдонимы? Их четыре. Начнем с того, что нам доподлинно известно: «Быстрый» — Малявкин. «Сутулый» — Шкурин. Уже хорошо. Так, «Острый». Это, надо полагать, Осетров. «Благополучно возвратился». Все ясно!
Нерасшифрованным остался «Кинжал». Кто? Менатян?.. Да, скорее всего он. Однако не будем спешить: пусть «Кинжал» остается пока под вопросом — так и так до него доберемся.
Теперь можно подвести итог: посылка «Острого», как и то, что он назвал Малявкину Шкурина, имели своей основной целью проверку «Быстрого». Отсюда ясно: немцы ведут крупную игру, в которой «Быстрому» отведена не последняя роль.
«Черт побери! — подумал Кирилл Петрович. — Мы не допустили ошибки, обеспечив Буранову благополучное возвращение к Шлоссеру, не тронув Шкурина. Ход был правильный. Будем играть дальше!»
Вернемся к «Кинжалу». Итак, будем исходить из предположения, что «Кинжал» — Менатян. Вот и
