Леночка растерялась и открыла. Петр наклонился и поцеловал. Телефон он узнал.
Когда разговор окончен, тогда ясно, что надо было сказать. У Некрасова есть прекрасное стихотворение по этому поводу:
Интересно, что это за идиоты пристроились сзади? По улицам стало невозможно ездить — покоя не дают! Надо же, еще и руками машут! А мы сейчас газу прибавим! То-то же! Знай наших! Нет, вы посмотрите, тоже подтягиваются. А мы еще прибавим! Милиционер наперерез несется, жезлом машет. Неужели мне?! Останавливаюсь. Сзади тоже догнали, машина ГАИ, а в ней четыре инспектора…
— Вы что сделали?
— Ума не приложу.
— Может, скажете, что не видели посланную за вами спецмашину?
— Вы мне, конечно, можете не верить, но я думала, что это катит развеселая компания, которой нечего делать! Я — на газ, да и ушла от них!
— Ушли?!
— Ну да! Они же меня не догнали! Я притормозила, когда вас увидела!
— Ну, водитель пошел!
— Да честное слово, если б я знала! Да я бы тотчас остановилась.
— И давно они шли за вами?
— Вот эти два светофора.
— И догнать не смогли?!
— Я-то ведь думала: безобразие! на дорогах пристают!
— Так, давайте ближе к делу. Почему за вами послали наряд?
— Не знаю я! Не! — зна! — ю!!! Я ехала себе спокойно, никому не мешала…
— Стойте здесь, я по рации запрошу. — И полез в «стакан».
(«Не шалю, никого не трогаю, починяю примус… и еще считаю долгом предупредить, что кот — древнее и неприкосновенное животное».
И хочу вам ненавязчиво указать, что женщина — это древнее и неприкосновенное…)
— Вы создали аварийную ситуацию на Колхозной площади, — появился вновь милиционер.
— Как?
— Так! Вы бы послушали, в каких выражениях о вас дежурный с того перекрестка отзывается! Почему поехали на красный?
— Опять на красный! Да я даже не заметила!
— Что значит «опять»? — удивился милиционер.
— Значит то, что я сегодня уже выкатывалась на красный. Под трамвай.
— Ну, водитель пошел! Придется прокол сделать, чтоб впредь неповадно было!
— Не надо! Уже есть один! (Женщина — древнее и…)
— Был один, станет два.
— Не надо мне два, у меня уже есть один. (Женщина — неприкос…)
— Что вы бормочете? — Милиционер почувствовал себя не в своей тарелке. — Ладно, платите штраф. Три рубля.
— У меня только двадцать копеек. (Женщины, женщины!)
— Тогда — прокол, — рассердился милиционер.
— У меня уже есть один! (Тра-ля-ля!)
— Тогда — штраф, — уже не совсем уверенно.
Достала кошелек.
— Смотрите, у меня всего тридцать семь копеек!
(…Женщина — древнее и неприкосновенное…)
— Но вы говорили, что двадцать?!
— Я говорила, что двадцать, потому что думала, что у меня двадцать, а когда заглянула в кошелек, то увидела, что у меня тридцать семь. Поэтому штраф я заплатить не могу, а прокол у меня уже есть.
Милиционер с минуту смотрел обалдевшими глазами, потом сунул Леночке документы и права и отправился к очередному нарушителю. Леночка побежала следом: «Вы понимаете…» «Я все понял, счастливого пути!.. И зачем вас только за руль пускают!..»
Завтра на работу придется идти без журналов, без кофе, без общественных денег. Но зато — может быть! — Петр позвонит. Не может быть. Наверное, он женат. Надо было спросить! Что я, сумасшедшая?! Какое право я имею спрашивать? Кто я ему? Кто он мне? «Что он Гекубе? Что ему Гекуба?»
Вдруг он вообще презирает женщин? Почему бы нет? Ведь рассуждал же подросток у Достоевского о женщинах так: «…Я не люблю женщин за то, что они грубы, за то, что они неловки, за то, что они не самостоятельны, и за то, что носят неприличный костюм!» Вот и Петр, наверное, женщин не считает за людей, думает: так, куколки, дурочки, сладкие конфетки, потенциальные домработницы! А что? Почему бы нет? И разговаривает он иначе, и лицо у него другое, и главного в нем никак нельзя ухватить…
Что получилось? Мы остались погребены заживо в стенах своих городов, квартир, жизней. Ничего не смогли и не стали делать, доверились судьбе, которая управляет нами, швыряя клюшкой с одного конца поля на другой. Вот я и решила, что пора выйти из игры…
— Нет, это никуда не годится. Надо успокоиться.
— Но как?!
— Написать еще стихотворение!
