Ага, вот приедет барин — барин нас рассудит. Впрочем, я ничего не имела против. Осведомилась только, что делать с прочими представителями прессы, кои сегодня еще обязательно будут стремиться побывать на «месте трагических событий».
Аналитик постучал пальцами по столу:
— А делать будем вот что… Московским говорить то, что этому… Вислоухову, а местных переадресовывать в прокуратуру. Там им все расскажут.
Мудрое решение. Я посмотрела на аналитика с невольным уважением. По себе знаю, что за удовольствие «получать информацию» в нашей прокуратуре. В первый день тебе будут отвечать, что без прокурора — низ-зя, а его-де нет на месте. Во второй, что прокурор у себя, но у него срочное заседание. Ну и так далее… А к тому времени, глядишь, уже подоспеют московские газеты, в которых все, что тебя интересует, подробно расписано. Так что смело можешь переписывать, а главное, в «передергивании фактов» тебя уже вряд ли кто-нибудь уличит.
В общем, мы стали терпеливо ожидать, когда из ФСБ вернется недобитый Пашков. Все делали это молча, только я время от времени отвечала на телефонные звонки и, в соответствии с утвержденной директивой, посылала звонивших в прокуратуру. Представляю, как сейчас весело тамошней секретарше!
Пашков заявился уже к концу дня. В сопровождении верного Викинга, разумеется. Оба выглядели изрядно потрепанными. Пашков обвел нас печальным взглядом, а аналитик сразу же принялся отчитываться о том, как мы тут обходились без мудрого и чуткого пашковского руководства. А также сообщил кое-что новенькое, о чем я до сих пор понятия не имела. Например, о том, что Веньку, точнее, то, что от него осталось, удастся отправить в Москву не раньше чем завтра вечером, а то и послезавтра, поскольку раньше следователи не обещают. Но уже предпринято все необходимое, чтобы обеспечить эту горестную процедуру. О визите Вислоухова он упомянул вскользь.
Пашков выслушал все это, не поднимая головы, потом покосился на опечатанную дверь собственного кабинета и промолвил:
— Хорошо, что все на месте. Фээсбэшники сейчас следственный эксперимент проводить будут.
Народ было возроптал, а Пашков только развел руками:
— А что я могу сделать? Я ничего не могу. Это убийство всех нас так или иначе затрагивает.
Тут он был прав. Найдут ли наши доблестные органы убийцу — большой вопрос, а вот в том, что нервы всем потреплют изрядно, сомневаться не приходится.
Не успела я так подумать, как дверь приемной распахнулась, и на пороге возникла колоритная троица в штатском. Впереди приземистый товарищ в кожаном пальто, отдаленно смахивающий на комиссара, а позади него два худощавых парня в куртках. Нужно было видеть их физиономии, скучные и недовольные. Я догадывалась почему: наверное, «дело» не сулило им скорой разгадки.
Для начала все трое рассредоточились и приступили к очередному допросу. Мне, как всегда, достался самый придирчивый. Тот самый, приземистый и не очень молодой, за сороковник ему было точно. Он молниеносно сунул мне под нос какую-то «ксиву», но и убрал с той же молниеносностью, так что я ровным счетом ничего не успела рассмотреть.
— Вы Капитолина Михайловна Алтаева? — деловито уточнил он.
— Я-то да, а вот как вас звать-величать, я так и не поняла, — зачем-то полезла я в бутылку. — Уж очень у вас ловко получается фокус с удостоверением: прямо по усам текло, а в рот не попало.
Не сводя взгляда с моего лица, он снова сунул руку в нагрудный карман кожаного пальто, извлек свои «коррчки» и, развернув, задержал на уровне моих глаз, чтобы я могла от души полюбоваться его фотографией, на которой он выглядел совсем не таким круглым, как в жизни. Я сравнила снимок с оригиналом: вроде он. А заодно прочитала: Капитонов Геннадий Эдуардович. Капитонов — почти что мой тезка. Так, смотрим дальше: майор. Гм-гм, не староват ли он для майора? Впрочем, не исключено, что в ФСБ служебная лестница достаточно крутая и быстро по ней не взберешься.
— Теперь другое дело, — сказала я, и майор Капитонов, тихо хрустнув своим кожаным пальто, убрал удостоверение на прежнее место — во внутренний карман.
Дальше пошли вопросы, которые не отличались особенной оригинальностью. Все то же:
«Как вы думаете, кто мог желать смерти Пашкову?», «А Литвинцу?», «Как давно вы были знакомы с убитым?» и так далее. Из новенького было только: «У вас нет никаких предположений насчет того, кто мог звонить в студию во время прямого эфира, когда Пашков встречался с Каблуковым?»
— Но ведь звонивший не представился. — Что-то мне не понравился этот вопрос. Может, они уже провели свою знаменитую экспертизу и выяснили, что звонила именно я? Но ведь я тогда была не одна, кто-то еще пригрозил Пашкову нешуточными карами.
Потом они открыли дверь в пашковский кабинет, предварительно отодрав бумажку, которой она была заклеена. Со вчерашнего вечера там ничего не изменилось, только мертвого Веньки уже не было, да сквозь разбитое стекло надуло холодом. Фээсбэшники, если, конечно, те, что помоложе, были из одного с Капитоновым ведомства, велели нам рассесться так же, как накануне, перед роковым выстрелом. Мы послушно выполнили приказ, даже Пашков не стал возражать.
— Где сидел Литвинец? — спросил Капитонов.
— Вот здесь, слева от меня, — устало кивнул на пустой стул Пашков.
Капитонов покачался на носках ботинок и распорядился:
— Севрюков, сядь туда.
Один из долговязых парней безропотно занял место покойного Веньки.
Капитонов опять покачался на носках.
— Гм-гм, было уже достаточно поздно, свет уже горел… Так… Шторы не были задернуты?
— Нет, — покачал головой Викинг, — я точно помню. Все осталось как и было, мы ничего не трогали.
— Угу, — пробормотал Капитонов и стал в задумчивости мерить шагами кабинет Пашкова. Остановился у окна, присмотрелся к дыре в стекле, потрогал фрамугу, провел пальцами по подоконнику…
Пока он проделывал эти пассы, все наблюдали за ним, а я — за Пашковым. Он, между прочим, сидел спокойный, как удав. Даже раздражения не выказывал, а ведь наверняка его испытывал: вместо того чтобы бороться за избирателей, он давал показания и участвовал в следственных экспериментах. Ох как меня беспокоили этот Пашков и то обстоятельство, что я по-прежнему не знала, с какого боку к нему подобраться. Все мои ниточки обрывались на полпути. Теперь, правда, появилась новая — в виде фотографии, переснятой Валентином. Но что я могу с нее, грубо говоря, поиметь? Конечно, снимок сам по себе пикантный: в бане, чуть ли не в голом виде и с хорошенькой нимфеточкой на коленях, при том, что сам Пашков на фото выглядел отнюдь не восемнадцатилетним, а значит, был уже женат.
Черт, может, его и правда шантажнуть и он расколется? Ага, так он и разбежался, не такой он идиот, если сначала добрался до Москвы, а потом спустился в родную губернию на парашюте связей и амбиций. Станет ли он признаваться в каких-то страшных вещах — а я не сомневаюсь, что с Наташей пятнадцать лет назад произошло нечто ужасное, — если припугнуть его обвинением в измене жене и веселом времяпрепровождении с пьяненькой девицей? Конечно, и не подумает. Поскольку считаться плейбоем намного предпочтительнее, нежели убийцей, особенно когда ты претендуешь на губернаторское кресло. Не считая того обстоятельства, что фотография не оригинальная, а переснятая, а следовательно, ее легко представить как искусный монтаж. Вот только если… Выяснить бы, кто эта нимфеточка на коленях у Пашкова, вдруг она несовершеннолетняя, в смысле, была на момент съемки. Да, надо бы мне увидеться с бабой, которая организовала для Валентина эту очаровательную халтуру, обеспечившую ему не столько левые, по его выражению, доходы, сколько лишнюю головную боль.
— …Значит, вы скомандовали «На пол»? — донеслось до меня унылое бормотание Капитонова. — Сразу после того, как услышали звон стекла?
— Ну да, я сразу понял, что к чему, — отозвался Викинг, — и тут же выключил свет.
Капитонов обернулся и посмотрел на выключатель, как бы измеряя взглядом расстояние до него:
— И что же дальше?
— Как что? — На этот раз вмешался Пашков. Голос у него был усталый. — Все упали на пол и оставались там в течение десяти минут, не меньше.
