Время от времени она заставляла себя думать о кузине Суп (боевая кличка – мисс Пепси Плиз). Мисс Пепси Плиз когда-то была ослепительно хороша, как кинозвезда, но за семь лет в Патпонге… Когда мисс Джинджер Свити видела ее последний раз, лицо той напоминало мойку с грязной посудой – жирное, грубое, потасканное, измученное. Таких, как она, было много, а девушки, которым совсем не повезло, еще и СПИД подхватили. Крася губки, мисс Джинджер Свити снова напомнила себе, что у ее истории должен быть хороший конец.
Когда мочевой пузырь был опорожнен, глаза подведены, длинные черные волосы тщательно расчесаны, она вернулась в спальню. Дики сидел на краешке кровати и смотрел телевизор, смотрел напряженно и сосредоточенно. Улыбка от уха до уха бесследно исчезла, лицо приняло озабоченное и встревоженное выражение.
– Боже ж ты мой! – бормотал он. – Боже ж ты мой! Вот дерьмо-то.
Поскольку в телевизоре говорили по-английски, она догадалась, что Дики включил Си-эн-эн. Наверное, где-то стихийное бедствие или террористический акт. Она чувствовала, что Дики – натура эмпатическая.
Но на экране она увидела католического священника в наручниках, а вокруг – полицейских. Мисс Джинджер Свити пожала плечами и вскинула свежеподведенные бровки.
Но Дики… Дики сидел как громом пораженный.
– Господи Иисусе, – твердил он. – Фоли сцапали. Сцапали… Дерн попался.
Приблизительно в то же время, плюс-минус несколько часов, когда мисс Джинджер Свити пыталась убедить изумленного преподавателя и нескольких равнодушных соучеников, что лепет Шекспира про броды, болота и пучины вдохновил Рембо на создание такого уникального произведения, как «Une saison en Enfer»,[10] другая хорошенькая азиатская женщина тоже держала речь. Женщина эта была лет на десять старше мисс Джинджер Свити, она была величественнее, ярче, походила скорее на японку, нежели на тайку, и расхаживала в этот момент перед «Кау-Пэлас»[11] в Сан-Франциско, ожидая такси в аэропорт.
– Шоу в Сан-Франциско еще три дня, так? Потом в Поркленд.
– В Портленд.
– Ну, в Портленд. Когда вы в Сиэтл, я вернуться. Назад в шоу, снова-здорово.
– Не вернешься, Лиза, – покачала головой ее спутница. – Сама отлично знаешь, что не успеешь. И вообще ты подписала контракт. У тебя обязательства перед цирком. Ты снялась во всех этих чертовых рекламах, а в них сколько тысяч вложено. Не можешь же ты всякий раз, как петух в задницу клюнет, вот так все бросать.
Спорила с Лизой Ко женщина-клоун по имени Бардо Боппи-Бип (не путать с Генеральным секретарем ООН, ни с бывшим, ни с нынешним). Сторонний наблюдатель не признал бы Бардо Боппи-Бип, поскольку она была не в цирковом костюме, а в джинсах, футболке «Харлей Дэвидсон», сапогах со стальными носками и в бейсболке, плотно сидевшей на абрикосового цвета волосах, коротких, как у десантников.
– Зачем петух, зачем задница? – возразила Лиза Ко, глядя в ту сторону, откуда должно было приехать такси. – Я сказать,
– Сказать-то сказала. Но в чем срочность, так и не объяснила. И что получается: ты смотришь новости – про Лаос там не было ни слова, я проверяла, – и слетаешь с винта, всю ночь молчишь и психуешь, чуть не срываешь номер, а теперь вдруг мчишься куда-то в Азию, даже не поставив в известность дирекцию.
– Я писать записку. – Она нервно обернулась на «Кау-Пэлас»: хоть бы никто из цирковых не вышел, пока такси не подъехало. Туман с залива был недостаточно густым, чтобы ее укрыть.
– Очень благородно с твоей стороны! Очень продуманно. В суде это тебе непременно поможет. В этой стране девиз один: шоу продолжается! Лично я предполагаю, что твое «неотложное дело» как-то связано с парнем, за которого ты собираешься замуж. Если тебе так не терпится его увидеть, возьми и пришли ему билет, пусть прилетает сюда. Так будет лучше для всех.
Лиза замотала головой так, что вздрогнула каждая прядка иссиня-черных волос, а высокий шелковый воротник нефритово-зеленого платья пошел складками.
– Так нельзя. Не получится. – Она помолчала. – И я не знать, будем мы жениться, не будем.
Бардо Боппи-Бип задумалась. А потом сказала ласково, с улыбкой, в которой уязвимости было не меньше, чем иронии:
– Так, может, теперь появится шанс у меня?
В ответ Лиза только буркнула что-то по-лаосски.
Желтое, как зуб курильщика в разнеженном рту утра, такси наконец приехало. Лиза, стоявшая опустив голову, вдруг подняла на Бардо Боппи-Бип умоляющий взгляд. В глазах ее блестели слезы.
– Ты о моих детках заботиться? Правда?
– Ну разумеется.
– Прошу…
– Расслабься. Твои малыши так рвутся на сцену, что я и сама могла бы с ними выступать. А что, черт подери, может, я и заберу у тебя номер. Зимой покажу тануки в своем телешоу на кабельном.
– Нет-нет, прошу, не надо! Только беречь их. Помнишь как?
– Ты мне все записала. Расслабься. И давай дуй как можно скорее обратно. Я присмотрю за твоими зверушками и постараюсь сохранить тебе место в шоу.
– Спасибо.
Благодарность была искренней, но когда Бардо Боппи-Бип шагнула к ней, чтобы обнять на прощание, Лиза уже открыла дверцу, поставила на сиденье сумку и уселась в машину. «До свидания!» она все-таки крикнула. Такси тронулось с места, унося к международному терминалу аэропорта Сан-Франциско «несравненную искательницу приключений мадам Ко», которая выглядела далеко не такой уверенной, как в
