Бумаги были принесены несколько дней назад личным секретарем отца, сопроводившего их запиской: «Просмотри и зайди ко мне в пятницу утром».
Открыв папку с документами, Роберт подумал, с чего вдруг отец заинтересовался компаниями Куппена. С неделю назад в газетах он прочитал, что страны-союзники решили создать объединенную комиссию для изучения дел в промышленности Германии и выработки планов разукрупнения индустриальных монстров. Такие гиганты, как Кругш и Куппен, несли в себе слишком большой военный потенциал.
В голове мелькнула мысль: а не попросили ли его отца представлять в комиссии интересы Франции? Он улыбнулся. Работать над таким проектом было для него чистым удовольствием. В то мгновение Роберту показалось даже, что он и на свет-то появился с чувством ненависти к этому имени, стоящему чуть ли не на каждом двигателе, каждом орудии, выпущенным в Германии. На заводах Куппена изготовлялись самолеты, подводные лодки, бомбы, дождем сыпавшиеся на Англию, винтовки, состоявшие на вооружении в фашистской армии. С каким наслаждением он разнес бы империю Куппена в клочья!
Телефон на столе зазвонил. Роберт снял трубку, услышал голос отцовского секретаря:
— Барон готов принять вас немедленно.
— Иду.
Когда Роберт вошел в его кабинет, отец, оторвавшись от разложенных на столе бумаг, указал ему на стул.
— Ознакомился с документами?
— Да, отец.
— Надеюсь, тебе известно, что в прошлом месяце барон фон Куплен приговорен к пяти годам тюремного заключения за свою долю участия в преступлениях против человечества? — Роберт кивнул. — А также то, что на прошлой неделе создана комиссия по дезинтеграции его компаний?
— Давно пора! — воскликнул Роберт. — Это нужно было сделать еще после первой мировой войны. Тогда, может быть, вторая и не началась бы.
Взгляд отца был безмятежным.
— Ты решил, что я именно поэтому и дал тебе эти бумага?
— А зачем же еще? Комиссии, ясное дело, потребовалось твое мнение как эксперта. Барон молчал.
— Ты либо полный идиот, либо наивный глупец, и я не знаю, что предпочтительнее. Роберт был сбит с толку.
— Не понимаю.
— Справку по держателям акций ты тоже просмотрел, я полагаю?
Роберт кивнул.
— Тогда, наверное, ты заметил, что крупнейшим держателем акций фон Куплена является швейцарский банк «Кредит Цюрих Интернэшнл»?
— Да, они владеют тридцатью процентами. — Внезапно его озарило. — КЦИ!
— Именно так, — сухо подтвердил отец. — КЦИ. «Кредит Цюрих Интернэшнл», наш банк в Швейцарии.
— Какая-то бессмыслица. То есть мы владеем тридцатью процентами акций «Куплен Фарбен»?
— Совершенно верно, — спокойно ответил барон. — И поэтому-то мы не можем допустить развала концерна.
— Так что же получается? Мы участвовали в войне против самих себя? Да еще получали от этого прибыль?
— Я уже сказал тебе — не будь идиотом. Никакой прибыли от войны мы не получали. Наша доля была конфискована Гитлером.
— Что, в таком случае, дает тебе право считать, что мы по-прежнему являемся ее владельцами?
— Барон фон Куплен — джентльмен. У меня есть документ за его подписью, удостоверяющий, что он признает все указы Гитлера не имеющими юридической силы. Свои обязательства перед нами он выполняет с честью.
— Еще бы, — с сарказмом отозвался Роберт. — Что он теряет? Семьдесят процентов, которые мы можем сохранить для него, это гораздо больше того, что он получит в случае, если объединенная комиссия развалит все его дело.
— Ты рассуждаешь, как малое дитя.
— Неужели? — Роберт встал со стула. — Может, ты забыл? Ведь это те самые люди, которые поставили своей целью стереть нас с лица земли. Которые бросили в тюрьму твою дочь, насиловали и били ее. Которые пытками хотели заставить меня продать своих соотечественников. Как ты мог забыть обо всем этом, папа?
Глаза отца неподвижно смотрели в пространство.
— Я все помню. Но какое сейчас это имеет к нам отношение? Война закончилась.
— Закончилась? — Роберт со злостью сорвал с себя пиджак и закатал рукав рубашки. Подался вперед, склонившись над отцовским столом. — Ты говоришь, война закончилась? Посмотри на мою руку и скажи, что это.
Барон взглянул на руку сына.
— Не понимаю.
— Тогда я объясню тебе. Видишь эти маленькие точки? Это следы иглы, ты можешь сказать своим фашистским друзьям за них спасибо. Они не могли от меня ничего добиться, никакими средствами, и им не оставалось ничего иного, как превратить меня в наркомана. Изо дня в день они накачивали меня героином. А однажды утром прекратили. Можешь ли ты себе представить, на что это было похоже, отец? И после этого ты мне говоришь, что война закончилась?
— Роберт, — голос барона дрожал. — Я не знал! Мы найдем докторов. Тебя еще можно вылечить!
— Я устал, папа, — с надломом сказал сын. — Все без толку. Я живу с такой болью, что большей мне уже не выдержать.
— Тебе нужно поехать куда-нибудь отдохнуть. Мы найдем способ помочь тебе. С Куппеном я как-нибудь сам улажу.
— Оставь это, отец, ведь нам ничего не нужно! Пусть там все рухнет!
Отец посмотрел на него.
— Не могу. Кроме меня есть и другие, наши родственники в Англии и Америке. Я отвечаю за них.
— Скажи им, скажи, как нам все это досталось. Я уверен, они согласятся с нами.
Отец хранил молчание.
Роберт медленно опустил рукав, поднял пиджак, направился к двери.
— Мне очень жаль, отец. Барон посмотрел на него.
— Куда ты.
— Я ухожу. Ты же сам сказал, что мне нужно куда-то уехать, разве нет?
3
Услышав стук в дверь, Дениз поднялась.
— Мсье барон!
Барон де Койн смотрел на нее в некотором замешательстве.
— Мой сын здесь? Она кивнула.
— Да, но он спит, мсье.
— О! — Барон неловко замер на пороге квартиры.
— Простите меня, я совсем забыла о приличиях. Проходите, пожалуйста.
— Благодарю вас. — Барон проследовал за Дениз в комнату.
Закрыв дверь, она смотрела на него изучающим взглядом. Барон постарел. Лицо его было худым и морщинистым, волосы поредели, в них прибавилось седины.
— Вы не помните меня, мсье? Он покачал головой.
— Мы однажды встречались, еще до войны. У мадам Бланшетт.
— Ах, да.
Глядя на него, она поняла, что он сказал это только из вежливости.
— Тогда вы были совсем ребенком. Она улыбнулась.
— Позвольте мне сварить вам кофе. А потом я пойду взгляну, не проснулся ли Роберт.
