ничего не забыли. Но до тех пор, пока наши медноголовые будут находить парней вроде тебя, война продолжится.
— Слушай, ты стала походить на всех этих нью-йорских комми.
— Не будь дерьмом, Бобби, ты же отлично знаешь, что я просто не хочу даже думать о том, что мой маленький брат поедет подставлять свою голову под выстрелы в эти идиотские джунгли.
— Вот о чем бы уж не стал беспокоиться' сестричка, — сказал он. — Президент утверждает, что к Рождеству все будет кончена, а мне еще корпеть в военной училище два года, так что скорее всего я упущу этот шанс в любом случае.
Он остановился перед крыльцом, оглянулся ва машину и сказал:
— А я не знал, что у тебя такая новая машина.
— Ей уже скоро год.
— А выглядит как новенькая.
— Не люблю да и не умею особенно ездить на машине в городе.
— Какие обводы... — вздохнул он. — Дорогая?
— Пять тысяч. Он свистнул-Твоя или Уолтера?
— Моя. Заплатила из своих собственных денег. Уолтер считает, что ничего, кроме кадиллака, не стоит покупать.
— Значит, она у тебя и останется?
— Конечно.
Он впервые с момента встречи посмотрел мне в глаза.
— Мне очень жаль, что у тебя так получилось — развод и все такое.
Уолтер мне нравился. Я выдержала его взгляд.
— Мне тоже нравился. Но у нас ничего не получилось. И развод оказался наилучшим выходом для нас обоих.
Он открыл передо мною дверь.
— Собираешься куда-нибудь вечером пойти? Я сразу же сообразила, к чему он клонит.
— Хочешь попросить машину?
— У меня сегодня несколько свиданий, что-то вроде отвальной.
Я отдала ему ключи.
— Только смотри, будь осторожен: машина — зверь.
Он ухмыльнулся, и на мгновение я узнала в нем маленького мальчика из нашего детства, которого всегда вспоминала.
— Спасибо, сестренка. Я поведу ее, словно коляску с младенцем.
Мать до окончания обеда помалкивала, во всяком случае, не взялась за меня всерьез. Но когда со стола все было убрано, она прошла вслед за мной на веранду.
Я закурила, и некоторое время она молчала. По лицу было видно, что она категорически не одобряет мое курение, но пока сдерживается.
— У тебя уже готова квартира? — наконец спросила она.
— Да. Перебираюсь в понедельник.
— Надеюсь, дом в безопасном месте, — я каждый день читаю в газетах о всяких кошмарных случаях.
— В безопасном.
— А швейцар есть?
— Нет. Дома со швейцарами для меня слишком дороги. Не могу позволить себе такую роскошь.
— Удивляюсь, что Уолтер позволил тебе.
— Мы развелись, и это все его теперь не касается.
— Я уверена, что он выделил бы тебе больше денег, если бы ты только прямо сказала ему об этом.
Вот теперь стало ясно, к чему она завела весь разговор.
— Почему бы тебе не спросить меня прямо и откровенно о том, что у тебя на уме, мать? Ты хочешь выяснить, сколько денег выделил мне Уолтер?
— Тебе не никакой необходимости сообщать мне об этом. Это не мое дело.
— А я не собираюсь скрывать. Он не выделил мне ничего.
— Ничего? — повторила мать, и в голосе ее отчетливо послышалось недоверие. — Как он смог поступить так с тобой? Мне кажется, что это просто ужасно!
— Это я так поступила. Я отказалась от его денег. Мне ничего не нужно от него.
— Но ты же говорила мне, какую солидную сумму он платит своей первой жене. Так почему же. ты не получила ничего?
— Я сказала — я ничего от него не хочу, мать!
— Но ты была его женой шесть лет! — запротестовала она. — Как же ты собираешься теперь жить?
— Я буду работать, мать. И у меня закончена пьеса, которую, вероятно, поставят. Кроме того, у меня приглашения на несколько ролей в разных обозрениях и шоу.
— А вдруг ничего не реализуется? Что ты будешь делать?
— У меня есть небольшие сбережения. Уолтер никогда не позволял мне тратить из моих денег ни пенса. Так что все так и лежит в банке.
Она молчала, ожидая продолжения.
— Ты бы хотела услышать, сколько?
— Тебе нет никакой необходимости сообщать мне и об этом, — повторила она свою фразу, но при этом поглядела на меня выжидательно. — Все это меня не...
— Я знаю, мать, что все это тебя не касается, — сказала я с неприкрытым сарказмом в голосе. — Но я скажу тебе тем не менее: у меня на сегодня одиннадцать тысяч долларов.
— Всего-навсего? Мне казалось, что ты получала семьсот пятьдесят долларов в неделю, пока шла пьеса, и ты была занята в ней. Что ты сделала со всеми этими деньгами?
— Большую часть съели налоги. У Уолтера самый высокий процент, а мы с ним не разделяли доходы. Кроме того, машина. Платья, Наконец, мебель в новой квартире.
— Может быть, тебе следовало бы продать машину. С моей точки зрения, в городе машина вообще не нужна. Особенно такая дорогая, как эта.
— Но она мне нравится, мать. Если бы не нравилась' я бы ее не купила.
— Я думаю, что было бы лучше, если бы ты советовалась со мной и отцом перед тем, как что-то сделать.
Я промолчала.
— Уолтер хороший человек и был тебе хорошим мужем. Ты не должна была покидать его.
— Я обнаружила, что не люблю его больше, мать. Зная это, оставаться с ним, мне кажется, по крайней мерг нечестно.
— Ты влюбилась еще в кого-то другого?
— Нет.
— В таком случае ты не должна была уходить от него, — сказала она, подчеркивая каждое слово. — Ты не имеешь права разбивать счастливый брак из-за каких-то фанаберии.
— Никакие это не фанаберии, мама, — стала я объяснять терпеливо матери. — Просто я убедилась, что если бы я не ушла, мы бы расстались с кровью и болью, ненавидя друг друга. А так мы остались друзьями.
— Брось, я никогда не смогу понять тебя, Джери-Ли. Ты хотя бы знаешь, чего ищешь в жизни?
— Да. Себя.
На этот раз а ее озадаченности не было ни капли притворства:
— Это не ответ! Разве это ответ?
Я устала и пошла спать рано. Но как только я улеглась в свою старую постель, я почувствовала, что сна нет ни в одном глазу. Выбралась из постели, уселась у окна с сигаретой. В голове ни одной мысли. Я помню себя сидящей у этого самого окна и глядящей на эту самую улицу с тех пор, как стала ходить.
И сразу же перед моими глазами возникла картина: крохотная девочка сидит на верхних ступеньках
