— А мы можем пройтись. Тут, в этом квартале, есть несколько вполне сносных местечек, где человек может поесть.
— О'кей, — согласилась я.
Мы попали в ресторан, расположенный на северной стороне улицы, на которой находился известный аптечный магазин Шваба. Как и в большинстве калифорниских ресторанов, в этом царил полумрак. В стороне от стойки сидел за роялем пианист и что-то наигрывал. Вокруг него сидели несколько посетителей, слушали и баюкали в своих ладонях бокалы с бренди.
Мы прошли мимо них. Нас встретил старший официант и проводил к столу.
— Грудинка сегодня великолепная, — сообщил он доверительно.
Чэд взглянул на меня, и я согласно кивнула.
— Неси сразу две двойных порции! — приказал он официанту. — Но сначала принеси мне тоже двойной скотч со льдом.
Грудинка оказалась, действительно, великолепной, как и было обещано.
Однако Чэд к своей не притронулся, и весь его ужин состоял из виски со льдом.
— Почему вы не едите? — спросила я.
— Не изображай из себя женщину! Я умолкла. Официант принес кофе. Чэд сделал маленький глоток.
— Какие у тебя теперь планы?
— Думаю, что завтра же полечу обратно в Нью-Йорк.
— Тебя там ждет что-нибудь конкретное?
— Нет. Собираюсь опять сесть верхом на своего агента и погонять его.
— Извини, что все так получилось, — сказал ои.
— Должен же кто-нибудь вытягивать пустой билетик счастья.
— Я хотел бы поблагодарить тебя за то, что ты тогда так смело попыталась сесть на лошадь, — сказал он. — Если бы ты не сделала этого, я бы потерял эту работу.
Я не поняла его, но промолчала.
— Понимаешь, благодаря твоему падению в грязь мы выбрались чистыми — доктор признал несчастный случай, страховая компания оплатила задержку съемок. Все это не стоило студии ни пенни, и все теперь счастливы.
Я опять промолчала.
Он пристально посмотрел на меня.
— Все, кроме тебя. Я по-прежнему уверен, что мм могли бы снимать замечательные картины вместе.
— Может быть, мы еще и снимем, — сказала я.
— Нет, — горестно покачал он головой, — так не пойдет. Не сработает... Слишком большое напряжение. Каждую неделю мы должны давать новую ленту. Нужно все время крутиться, крутиться, крутиться...
— А как же та картина, тот замысел, о котором вы мне вчера говорили?
— спросила я. — Мы все еще могли бы сделать пробную съемку?
— Могли бы. Но именно поэтому я так хотел, чтобы ты снялась в этой картине. Понимаешь, студия предпочитает брать актеров, уже снимавшихся у нее.
— Увы, вина моя.
— Нет, ты пыталась.
Подошел официант и снова наполнил наши чашки.
— Ты когда-нибудь была в Вегасе?
— Нет.
— Так чего же ты собралась сидеть здесь, а потом в Нью-Йорке? Мы тут одной компашкой надумали завтра вечером заскочить на открытие концертов Синатры. Повеселимся там, и ты сможешь прямым рейсом вернуться на восток.
— Боюсь, что я не могу.
— Мы не станем там уж очень залетать... И вообще, ты можешь взять отдельную комнату.
— Нет, спасибо. У меня нет настроения. Я полечу домой и проведу несколько дней, валяясь в постели. Он некоторое время сосредоточенно молчал.
— У вас с Джоном что-нибудь серьезное? — спросил он наконец.
— Нет!
— Ты не обязана была отвечать, — сказал он быстро, уловив выражение моего лица. — Ты могла бы сказать, что я лезу не в свое дело.
— Но я уже ответила.
— Я не хочу, чтобы ты уезжала, — сказал он вдруг.
— Почему?
— Если ты улетишь, я останусь с ощущением, что я проиграл, А я ненавижу проигрывать.
Я почувствовала, как во мне нарастает одновременно раздражение и беспокойство.
— Вы хотите сказать, что не хотели бы отпускать меня до тех пор, пока не уложите меня с собой в койку? Я права?
— Ну... не совсем... Хотя, да, возможно. Право, я сам толком не знаю.
— Почему бы вам прямо не сказать все то, что у вас в мыслях? — спросила я, глядя ему в глаза. — Или мужчины здесь играют в эти игры таким извилистым способом?
— Я вовсе не играю ни в какие игры, — слабо запротестовал он.
— Тогда что у вас там в мозгах шевелится?
— Слушай! — заговорил он вдруг с резкостью, свойственной продюсерам.
— Я не вижу никаких причин, по которым я должен разрешать тебе подвергать меня перекрестному допросу да еще в таком тоне. Я вывернулся наизнанку для тебя!
— Вы совершенно правы, — сказала я. — Приношу свои извинения.
Он улыбнулся с явным облегчением.
— Не надо извиняться. Ты была совершенно права. Я действительно все время хочу затащить тебя в постель.
Я ничего не ответила.
Он помолчал и сделал официанту знак принести счет. Но когда мы приехали в мотель, он вошел вслед за мной в комнату и стал снимать пиджак.
Я остановила его.
— Мы друзья?
— Да.
— Так почему вы никак не поймете, что я еще не созрела для того, чтобы завалиться с вами прямо сейчас? На мне уже и так слишком много дерьма, которое, как я выяснила, в изобилии ляпают на женщин на вашем прекрасном побережье. Я должна очиститься хотя бы, прежде чем смогу даже просто подумать о себе в кровати с вами.
Он еще немного поразмышлял.
— И ты не обманываешь? Не динамишь?
— Я говорю с вами совершенно откровенно и честно. Вы — то, что надо.
Вы мне симпатичны. Просто я сейчас совершенно не в том состоянии...
Он стал натягивать пиджак, с трудом попадая руками в рукава.
— Знаешь, может быть, я слегка тронулся, но я верю тебе.
— Спасибо, Чэд.
— Я могу навестить тебя, когда буду в Нью-Йорке?
— Я обижусь, если вы не появитесь у меня, — сказала я, провожая его до двери.
У выхода я в нерешительности остановилась. Но он быстро поцеловал меня и, открыв дверь, сказал:
— Так мы увидимся обязательно, — и ушел. Не успела я затворить за ним дверь, как зазвонил телефон. Вернее, он начал звонить как раз в тот момент, когда я запирала дверь.
Это, конечно, был Джон.
