Свирепые калеки

во всей вселенной есть только две частицы. Не две разновидности частиц, заметьте, но две частицы, точка. Одна – с положительным зарядом, другая – с отрицательным. А теперь послушайте только: две частицы в состоянии меняться зарядами, отрицательный может стать положительным и наоборот. Так что в определенном смысле во всей вселенной есть только одна частица – пара со взаимозаменяемыми свойствами.

– А зачем они меняются местами? – полюбопытствовала Домино.

– Отличный вопрос, возлюбленная сестрица. – Свиттерс жадно глотнул вина. Вино и впрямь было молодое, но обладало этакой застенчивой бравадой только-только вставшего на ножки малыша. – Может, им скучно становится. Не знаю. Разгадайте эту загадку – и добро пожаловать на званый обед к Господу. Дважды в неделю. Причем мыть посуду будет он, а не ты.

Домино состроила гримаску – не то поморщилась, не то улыбнулась. Красавица-под-Маской скорее поморщилась. Провела пальцем по всей длине носа. Нос походил на вспученную карту полуострова Юкатан, где голубоватое пятнышко отмечало утраченную столицу майя.

– А самое лучшее – впереди, – заметил Свиттерс. – Это только теория, никаких подтверждений нет, но считается, что когда раскусят последний орешек, раздробят самую мельчайшую из частиц – а речь идет о чем-то еще более мелком, чем нейтрино, – внутри, на самом что ни на есть фундаментальном уровне вселенной, обнаружится наэлектризованный вакуум, энергетическое поле, в котором смешиваются тьма и свет. Тьма непроглядно-черная, как грязь под ногтями у полицейского, и свет – ярче Господних резцов; вместе они закручиваются в спираль, переплетаются, точно пара змей. Тьма и свет обвивают друг друга – и непрестанно друг друга поглощают, однако ж не отвергают и не зачеркивают. Ну, словом, картина ясна. Вот только никакой картины и в помине нет. Это скорее из области музыки. Вот только ухо ее не слышит. Так что это – как чувство, как эмоция, – чувство чистой воды. Это как… хм… это как… любовь.

Прервавшись, Свиттерс снова припал к бокалу. Красавица-под-Маской изучающе глядела на него.

– А вы так сведущи в вопросах любви, мистер Свиттерс?

Свиттерс умоляюще воззрился на Домино. В ее ответном взгляде было столько же дерзкого вызова, сколько и смущения.

– Я люблю себя, – промолвил он. – Хотя чувство сие безответно.

Обе женщины расхохотались. Затем Домино пояснила:

– У мистера Свиттерса большой опыт по части любви, тетушка, но о чистой любви он понятия не имеет.

(Спорить Свиттерс не стал, однако окажись рядом Бобби Кейс, летчик-шпион непременно запротестовал бы: «Да какого черта, дамы, ни о какой любви, кроме чистой, этот придурок вообще не знает!»)

Аббатиса встала зажечь новую палочку благовоний – и Походя заметила, что дискуссия насчет прогресса в области физики, безусловно, занимательна – но только какое отношение все это имеет к предмету беседы?

– Ну как же, – отозвался Свиттерс, – этот пирамидально-головый curandero из глубин амазонских джунглей, по всей видимости, пришел к выводу, что свет и тьма способны смешиваться как на биомолекулярном плане, так и на социальном. Он уверяет, что именно это и происходит во время смеха. Дескать, народ, способный войти в исконное царство смеха, освободится от всех жизненных двойственностей. Они первыми со времен первопредков Истинного Народа заживут в гармонии с фундаментальной сутью вселенной. С той самой сутью, о которой рассуждают в квантовой физике.

Сегодня Суть Завтра утверждает, будто человек цивилизованный этого состояния достичь не может, поскольку ему недостает кандакандерского знания разных уровней реальностей, он эмоционально зависим от одного-единственного узкого, упрощенного до абсурда взгляда на природу бытия; а индейцам это состояние недоступно, потому что они лишены искрометного юмора человека цивилизованного. Однако народ достаточно сильный и достаточно смышленый, чтобы совместить беспредельную интеллектуальную гибкость с мистической энергией смеха, – о, такой народ достигнет…

– Просветления? – подсказала аббатиса.

– Просветления и протемнения, – поправил ее Свиттерс. – Просветления и протемнения. Итога итогов.

Но Красавицу-под-Маской его рассуждения не убедили.

– Чувство юмора – отменное качество, – соглашалась она, – но это – не образ жизни и, уж конечно, не путь служения Господу. Этот ваш странный дикарь Господа даже не знает.

– Ну и что с того? Фатима рекла, что в грядущем веке – а таковой, между прочим, выскочит, точно чертик из коробочки, уже через каких-то девять месяцев, – весть, которая принесет небольшой части человечества нежданную радость и мудрость, придет не от Церкви вашего Господа. Я не прав? Богородица сказала, что весть сия придет со стороны пирамиды. Ну что ж, Сегодня Суть Завтра под определение пирамиды вполне подпадает, насколько я могу судить, а идею он несет куда более свежую, нежели ислам, причем включая ислам эзотерический, с которым, если внести в скобки герметическую традицию, у него есть кое-что общее. – Свиттерс жадно глотнул. – М-м-м… В этом вине ощущается этакое трогательное целомудрие, вы не находите?

– Пожалуй – то-то оно так быстро иссякло, – отметила аббатиса. Она в жизни не видела, чтобы бутылку опустошали настолько «от души». – Возможно, я – просто-напросто бестолковая старуха, но я все равно не понимаю, как именно идеи твоего шамана возможно осуществить на практике – и что в них толку вообще. Как может просто-напросто чувство юмора…

– И гибкое, открытое определение реальности, – напомнил Свиттерс.

– О'кей, и это тоже. Но в таком смутном мире, как наш, ну никак нельзя смеяться без умолку над всем, что встретишь, точно сороке несмышленой. Где тут надежда-то?

На это у Свиттерса готового ответа не было. Он подергал себя за локон, словно воздействие на кожу черепа могло стимулировать мозговую деятельность, он откашлялся – но ничего не сказал. Да, он представлял про себя, как радикальное, активное чувство юмора способно проткнуть бесплодный пузырь буржуазной респектабельности, как оно развеивает самодовольные иллюзии и в процессе укрепляет душу; как, если из смеха можно было бы каким-то образом выжать эссенцию, эта эссенция оказалась бы скорее похожа на аромат, чем на звук, – аромат души, потягивающей в баре неразбавленный абсолют. Однако ж Свиттерсу недоставало информации (прежде он ни о чем таком не задумывался), да и захмелел он не настолько, чтобы облечь подобные представления в слова. И какого черта? С каких это пор он выступает глашатаем шамана?

Видя, что тот замялся, Домино заговорила вновь:

– Тетушка, мне вовсе не кажется, что мистер Свиттерс пропагандирует бездумный смех. Мне вообще не кажется, что он пропагандирует хоть что-либо. Он просто пытается разгадать загадку третьего пророчества. И, должна признать, по-моему, так это очень даже заманчивая альтернатива нашему собственному толкованию.

– Что именно? Смех как пропуск в Царствие Небесное?

– Я так понимаю, – продолжала Домино, – здесь речь идет об осмысленной веселости. Я подмечаю ее в мистере Свиттерсе, и я подозреваю, что она же извлекаема из философии Сегодня Суть Завтра – философии, которая, кстати, вроде бы складывается из сочетания аспектов древней шаманской традиции с чем-то вроде дзен-буддистской отстраненности и современного непочтительного остроумия. Мистер Свиттерс борется с меланхолией, отказываясь воспринимать что-либо чересчур всерьез – включая и себя самого.

– Но ведь многое на самом деле…

– Да ну? Чему я научилась от мистера Свиттерса, так это тому, сколь бы ценной, актуальной и жизненной ни была твоя система верований, ты же сам подрываешься и в итоге сводишь на нет, жестко и догматично ей следуя.

Красавица-под-Маской потерла шрам, словно пытаясь стереть его. Или вызвать к жизни новый нарост.

– Я отлично понимаю, что счастье – понятие относительное и зачастую зависит от внешних обстоятельств или по крайней мере на них отзывается, в то время как бодрой веселости можно научиться – и практиковать таковую сознательно. Вы с мистером Свиттерсом, как я вижу, по части освоения веселости