приключился нервный срыв.
Однако шаман упорствовал, даже при том, что понял: его веселье – бессодержательно, безжизненно, нарочито. Он чувствовал: необходимо сменить установку; неизменный накал напряженности, отличающий кандаканде-ро, следует смягчить и умерить. («Истинный народ мира, расслабьтесь!») Незадолго до визита Потни Смайта Конец Времени как раз начал сознавать, что белые смеются не по обязанности, не по расписанию, не для того, чтобы угодить богам; что мистичное «ха-ха-ха» производится не самостоятельно, его необходимо спровоцировать; что некие внешние случайности, зачастую незримые,
В первую встречу, где Ямкоголовая Гадюка играл роль переводчика, Смайт попытался помочь колдуну понять сущность комического. «Разумеется, о материях более тонких, таких, как ирония, и речи не шло; нет, здесь требовался более прямой, приземленный подход – подростковый юмор. Разумеется, подростковый юмор по большей части сексуального либо «сортирного» плана, а в восприятии кадаков в телесных отправлениях нет ровным счетом ничего смешного. Табу у них совершенно иного плана. С таким же успехом можно попросить их похихикать над небом».
И все же Смайт чувствовал, что Конец Времени достиг каких-никаких успехов в области легкомыслия, хотя и очень сомневался, что шаман и его соплеменники способны понять такую вещь, как шутку.
– То же можно сказать о религиозных основах и политических доктринах, – встрял Свиттерс.
В качестве вознаграждения Смайту за помощь в овладении веселостью уродливый шаман предложил встретиться с ним снова на следующий день. Более того, Смайту будет позволено взглянуть на шамана лицом к лицу: во время первой встречи колдун прятался за сплетенной из травы ширмой. Разумеется, без подвоха не обошлось. Прежде чем Смайту позволят взглянуть на легендарную пирамидальную полову, нечистому англичанину предстояло доказать, что он того достоин, перед целым сборищем проводников, владык, надсмотрщиков, советчиков и критиканов Потустороннего Мира.
– Чертовски антинаучно с моей стороны, но я подумал, что эту погрешность отлично сумею обратить во благо. Хм… Я ведь мало-мальски разбираюсь в амазонских галлюциногенах – йаге,[72] аяхуаска и вся эта ерунда. Увы, моим объективным познаниям плачевно недоставало практического опыта. О Господи!
– Пот! Ах ты скромный старый лис. Поздравляю! Итак, ты все-таки Кастанеда.
Антрополог покраснел до ушей и, брызгая слюной, словно заглотил полное пузо дыма, заговорил быстро и сбивчиво:
– Нет-нет, напротив. Я отведал шаманского товара, но в ученики не сгодился. Ничего подобного. Я готов признать, что, возможно, прежде бывал неоправданно самодоволен касательно границ реальности, однако эти пределы, пределы ужаса и бесчувственной красоты, – не те края, где мне хотелось бы прогуляться. Как бы то ни было, я позволил себе поведение, коего коллеги мои крайне не одобрили, и в конце концов загубил на корню свои же собственные планы.
– Это как еще?
Пытка тянулась бесконечно. Рвота сменялась галлюцинациями, ночь прршла в скольжении по перемежающимся волнам ужаса и экстаза, и утром, когда Конец Времени наконец-то предстал перед гостем вместе со своей пирамидальной головой и прочими причиндалами, Смайт, измученный и обессиленный (и менее потрясенный зрелищем этого черепного курьеза, нежели был бы при обычных обстоятельствах), отчего-то не захотел расспрашивать колдуна по тщательно заготовленной схеме. Более того – просто не смог.
– Я – позор своей профессии, – объявил Смайт. – Я задавал абсолютно не те вопросы.
– Так о чем ты спрашивал?
– Не важно. Про всякую космологию, можно сказать. Всякие мысли, что всплыли на поверхность, пока меня швыряло туда-сюда по океану йопо.[73] На самом деле всякий вздор.
И подробнее объяснять не стал.
За пять месяцев до появления Свиттерса Смайт вернулся в Бокичикос на свои средства, надеясь еще раз поэкспериментировать с обладателем башки-феномена. Получив отказ – Конец Времени не поощрял фамильярничание с чужаками, – Смайт, как говорится, сложил все яйца в Свиттерсову корзинку. Если янки добьется аудиенции, есть шанс… есть малая доля шанса на то, что Смайту позволят увязаться с ним вместе, а если и нет, то по меньшей мере Свиттерс замолвит за него словечко. И университет, и супруга были им крайне недовольны, но Смайт просто не мог повернуть вспять. Только не сейчас. По некоторым признакам, Смайт испытывал к Концу Времен нечто сходное с любовной одержимостью Свиттерса в отношении Сюзи.
Побуждаемый сочувствием и любопытством, а также назло тому парализатору и душителю просвещения и прогресса, что называется здравым смыслом, Свиттерс позволил шумной наканакской шушере унести Морячка в джунгли.
Дождь все еще шел, но уже как-то нерешительно, вполсилы; еще несколько минут – и слепящий солнечный свет с силой ударит в глаза и обратит потоки свежей грязи в угольную пыль и солярный цемент. Друзья вышли из-под больничного навеса. Бродяга, одинокий путник, последняя и финальная дождевая капля сего утра – демонстративно запоздавшая, даже несколько надменная, словно исполняющая некую независимую миссию, каковую ее послушные собратья-конформисты даже понять не в состоянии, – приземлилась на загривок Свиттерса и томно, едва ли не вызывающе скатилась вниз по спине. Свиттерс счел это знамением – хотя чего именно, не сказал бы.
Накануне вечером имело место быть новолуние, и Смайт с индейцами наканака сходились на том, что Конец Времени все еще на «перевалочном пункте», в обрядовом вигваме. Провожая взглядом индейцев, что резво умчались по лесной тропе, унося пирамидальную клетку и ее несколько обалдевшего обитателя, Смайт потирал ветчинообразные лапищи.
– Круто! Наикрутейший поворот событий, ничего не скажешь! Кто дерзает надеяться, тот вскорости узнает, тщетны его надежды или нет. Мы с тобой потратили бы добрую половину дня на то, чтобы, пыхтя и отдуваясь, дотащиться до грязной лачуги, а эти парни добегут за пару часов. Держу пари, в сумерках уже вернутся. Кстати, старик, а что означала та дурацкая долговая расписка, что ты мне впарил?
Покинув Р. Потни Смайта на его любимом табурете в гостиничном баре, Свиттерс поднялся к себе в номер и подключился через модем к спутниковому Интернету. Чувство вины и ничто иное – чувство вины за то, что с его легкой руки поручение насчет попугая приняло неожиданный оборот, – подсказывало ему написать Маэстре по электронной почте. Увы, что сказать ей, Свиттерс так и не придумал.
Уж разумеется, не правду. Дожидаясь вдохновения, он проверил почтовый ящик – личный, не рабочий. В нем обнаружилось три письма, и первое – от бабушки. Легка на помине!
› И где, спрашивается, отчет о положении дел? По-моему, тебе
› давно пора быть дома. Есть у меня подозрение, что ты там
› недоброе затеваешь. Директор музея, что главный по закуп-
› кам, заходил сегодня глянуть на нашего Матисса – и чуть в
› штаны не наделал. Мудрый понимает с полуслова, дружок.
› Давай объявляйся.
Второе письмо было от Бобби Кейса – по всей видимости, он все еще служил на Аляске, пилотировал самолет-шпион, известный под кодовым названием U2, а также более современную модель TRI.
› Сорок девятый штат – среда не самая благоприятная для ко-
› ней с яйцами вроде меня. Девочки слишком стары либо страш-
› ны как смертный грех, либо их папеньки слишком хорошо во-
› оружены. Мои запросы о переводе контора по-прежнему иг-
› норирует. О скорбь, о горе. Должно быть, я спятил, но я по
› тебе соскучился, друганище. Надеюсь, ты там не остепенился.
› Бабабадалгарагтакамминарроннконнброннтоннэрроннту-
› оннтуннтроварроунаскантухухурденентурнук!
Только в последней строчке и содержались настоящие новости: она подразумевала, что Бобби наконец-то продвинулся до четвертой фразы «Поминок по Финнегану». Надо бы его поздравить – прогресс
