поэтому вместо того, чтобы перековать мечи на орала, мы изобрели очередного врага – измотанный, обнищавший и «безбожный» Советский Союз – и бросили все силы на изготовление новых мечей. Этот исторический урок, кстати, преподал вам отец при поддержке своих обкуренных приятелей-радикалов, а значит, и относиться к нему нужно соответственно. Однако сегодня утром вы помимо воли находите в нем зерна истины. Никто не станет отрицать, что наше общество, помешанное на национальной безопасности, опирающееся на неутомимую работу военно-промышленного комплекса, достигло процветания. Но лишь на время. Милитаризированная экономика, тянущая деньги из налогоплательщиков, словно тысячефутовый подросток, высасывающий жирный молочный коктейль, в мирное время не может преуспевать вечно. Постепенно упала производительность, а вслед за ней и конкурентоспособность промышленного сектора, что привело к снижению заработков и уровня жизни, и все невоенные, плохо финансируемые отрасли, такие как образование, здравоохранение и защита окружающей среды, приказали долго жить. Тем временем поверженные враги, Германия и Япония, наплевали на вооружение, сосредоточились на производстве мирной продукции и начали обставлять Америку во всех областях, от банков до заводов, что и продолжают делать до сих пор, несмотря на собственные сбои в начале девяностых. Этого тоже никто не станет отрицать. Быть может, в будущем нам удастся сместить акцент с военного сектора на гражданский и догнать лидеров гонки. Но это в будущем. А сейчас рынок лежит в луже крови, а ваш «порше» прячется в кустах от сборщиков платежей. Сейчас единственное, что в состоянии помочь коматозному больному – это еще одна ампула войны.
Не такая уж и глупость, если подумать. Президент по этому поводу нравственных спазмов не испытает. Военные президенты популярнее, чем Санта Клаус, а нашему безумно хочется, чтобы его переизбрали. Что до врага, то недостатка в кандидатах не будет. СССР, правда, больше нет, а остальные как-то мелковаты, но кто-нибудь из них со временем может дорасти до уровня Северного Вьетнама. С другой стороны, что вам за польза от войны или хотя бы от угрозы войны, если она не случится буквально сейчас, до понедельника?
В общем, понятно. Вероятность благоприятно-военного исхода не превышает вероятности того, что кто-нибудь из клиентов сейчас позвонит и рассыплется в благодарностях за самоотверженное упорство, с которым вы лишили его последних сбережений. И все же… Легким движением, столь характерным для девичьего оптимизма, движением, которое даже рядом не стоит с практическим рационализмом, вы переключаете радио на короткий диапазон, чтобы проверить, не появились ли светлые подвижки на международной арене.
Радио взрывается шумом и треском – свидетельство того, что вспышки на солнце (или чем там еще вызваны космические возмущения последних дней) продолжаются до сих пор. Сквозь помехи на миг пробивается фрагмент чистой трансляции, похожей на репортаж Восточно-Индийской баскетбольной лиги. «Бенгальские тигры» победили «Сингапурских улиток», «Бомбейский джинн» в добавочное время сыграл вничью с «Черными дырами Калькутты», а «Бриджи Мадраса» обошли в турнирной таблице команду «Кашмирских свитеров». «Пунские зубцы» в турнире не участвовали.
10:15
Стоя у окна, вы кутаетесь в халат и следите за дождевыми каплями. Капли плывут по стеклу, как мечтательные головастики. Их форма кажется совершенной: круглая голова, конический хвостик. Прозрачность, радующая глаз. Стандартизированный объект, как в аптеке. Если они и мутировали из-за всяких загрязнений, то по виду не скажешь. Похоже, кислотность дождя пошла им на пользу. И не только им. В конце концов, разве индустрия – это не часть окружающей среды?
Ветер формирует из капель яростные эскадроны и бросает их на стекло – они сползают вниз медитативно-созерцательными зигзагами, потеряв дикий кураж атаки, забыв цель, лишившись воли, мечтая слиться с лужей бытия. Звук дождя похож на нетерпеливое постукивание пальцев по столу (отец за обедом, в ожидании своего любимого адобо); он похож на приглушенную любовно-постельную скороговорку, к которой жадно прислушиваются все дети в доме. Есть ли смысл в бормотании дождя? Не шелестят ли в нем отголоски великого праязыка, на котором говорили общие предки людей и дельфинов? Или капли – это просто толпа статистов, бормочущих «ум-ца-ца, ум-ца-ца» на съемочной площадке фильма, сценарий которого им не дали прочесть? Вы слушаете шум дождя, как никогда раньше не слушали, с вниманием, не свойственным человеку в вашей ситуации, и вдруг раздается долгожданный дребезг, который могли бы издавать разболтанные колпаки старого НЛО, – дребезг телефонного звонка.
Кью-Джо, наконец-то! Наверняка она, вы чувствуете сердцем. Никаких сомнений. Звонит из своей квартиры, или с телефона-автомата в «Собачьей будке» после легкого завтрака из восемнадцати отбивных, или из жилища разорившегося брокера, который воспользовался ее тучным телом, чтобы удовлетворить свои извращенные половые потребности. Географическое положение абонента несущественно. Главное – она жива, и область ума, занятая реализацией цикла «досада-тревога», может переключиться на более продуктивную деятельность. Более того, после вербальной порки, которую вы ей сейчас зададите, она наконец-то развеет мистический туман вокруг переделанной карты и прочих странностей, проникших в вашу размеренную жизнь, и уж по крайней мере с сочувствием выслушает рассказ об унизительном вчерашнем нападении и поможет принять его с фаталистическим изяществом. Насколько Кью-Джо равнодушна к трагедиям, потрясающим вашу карьеру, насколько цинично ее отношение к денежным потерям, настолько же яростно она будет защищать ваше физическое здоровье и сражаться со всем, что на него посягает.
Вы даже ощущаете прилив сестринской нежности, поднимая трубку; смущение по поводу нелепости этой дружбы на миг взрывается гейзером облегчения… Но это не она! Не может быть! Это не она, это снова дурацкий Белфорд.
– Привет, зайчишка. Прости, что не позвонил раньше. Я пытался связаться с французским консулом. А он как раз сегодня уехал в долину Нэпа на винную дегустацию или что-то в этом роде. Я уже хотел арендовать машину и отправиться следом, но вдруг подумал: а вдруг маленький негодник вернулся?
Он замолкает в ожидании. Пауза затягивается. Будь эта пауза домом, в нем могли бы разместиться Христос и все двенадцать апостолов, хотя Иуде Искариоту, пожалуй, пришлось бы ночевать на веранде. Напряжение тишины столь велико, что вы продолжаете молчать уже просто из вредности. Когда Белфорд наконец говорит, его голос подточен паникой, как термитами. Он пищит даже тоньше, чем вы:
– Случилось что-то плохое, да?
– Боже, Белфорд! Это ты так мило шутишь, да? Когда последний раз происходило что-то хорошее? Ты что, в тыкве живешь? – Вы лихорадочно пытаетесь нащупать реостат, понижающий уровень досады. – Если ты имеешь в виду Андрэ – а что же еще, на все остальное тебе плевать, – тогда нет, ничего плохого не случилось. Ничего хорошего тоже. Что касается твоей обезьяны, все по-прежнему.
– Гвендолин, ты сердишься?
– Я? Сержусь? Ха-ха! С чего ты взял? Ты что, покурил калифорнийской травки? Ну понятно. Вот ты зачем туда полетел! Чтобы спокойно покумарить…
– Гвен, милая! Что с тобой?
– Что со мной?! О, ничего страшного, все в ажуре! Еще один день из жизни дурака, как гласит восточная
